Зачем мы вернулись, братишка? - стр. 4
– Общаться завтра. Будем благоухать. Не поймут.
– Здесь это не грех, – заметил майор. – Да и колбаса с чесноком. Если пахнет чесноком, значит, мясо ел – богатый человек!
– А сало? Почему мусульмане и евреи сало не едят?
– Гриша, если бы они сало ели поголовно, то что бы нам осталось? – майор поднял в правой руке стакан с янтарной влагой, а левой приблизил ко рту кусок колбасы, облитой смальцем. – Ну, с прибытием нас!
Офицеры выпили, словно выстрелили – залпом, а Павел, отхлебнув слегка, отставил посуду.
– Я, братцы, лягу. Не в жилу, устал.
Лег, не раздеваясь, укрывшись добротной меховой курткой.
Майор и капитан выпили по второй, не сговариваясь, встали молча на поминальный «третий тост» и завершили ужин четвертым стаканом: «Чтобы третий подольше за нас не пили». Потом поверх одеял расстелили шинели, на головы натянули шапки с опущенными ушами и легли, установив стрелки одинаковых аккуратных будильников: майор на шесть часов, капитан – на семь.
Ну и пусть спят, под тиканье квадратных аккуратных часиков. Самое время объяснить: кто, откуда и зачем? И про будильники тоже.
ПОСЛАНЦЫ «МАТЕРИ…»
В середине февраля 1989 года завершался вывод советских войск из Афганистана. Последние части 40-й общевойсковой армии пересекали границу под Термезом и Кушкой. И назначенный на 15 февраля торжественный акт расплаты по интернациональному долгу привлек внимание, как тогда было принято говорить, «прогрессивной общественности».
Не сбросишь со счетов полмиллиона молодых людей, хлебнувших прелестей борьбы с мусульманскими партизанами, вшами и гепатитом. Они смотрят телевизор, читают, как Родина оценивает их подвиг, поднимают бокалы и боевой дух. Разумеется, партийные чины присутствуют на месте действия: где люди, там и партия. Не ровен час, чего удумают в толпе. Неравнодушны и военные генералы – куда девать в трясущейся от перестройки стране боевую армию? Прищурились политики, западные, конечно, точно ли выведут Советы оккупационный корпус или придумают еще что-то необычнее ввода войск в 1979 году? Заполошились журналисты – эти уж совсем понятно, почему.
Не остался в стороне и комсомол. Напомним, так ласково и сокращенно именовали резерв партии – Коммунистический Ленинский Союз молодежи. Психологическое воздействие на воинов-интернационалистов (отслуживших, действующих и будущих) возлагалось во многом на него. Залитые кровью комсомольские билеты стали гордостью музеев, а уж если пулей пробит – святыня. Правда, на надгробиях запрещалось в ту пору писать, что погиб комсомолец в Афганистане. Так решили еще в самом начале, в далеком 1981 году. И точка зрения Политбюро ЦК КПСС была единой: «не совсем правильно» (Суслов), «рановато» (Андропов), «нецелесообразно» (Кириленко). А кто же тогда, спрашивается, вопрос о памятниках поднимал? Конечно, добрейший Тихонов. В процессе заседания он, осознав преждевременность своей записки, произнес бессмертную фразу: «Вообще, конечно, хоронить нужно, другое дело, следует ли делать надписи».