Забытый человек - стр. 9

И нашла остывающую маму с перекошенным лицом.

– Вон из моего дома! – орала Аля на ведьму, вышвыривая ее колбочки и свечи из окна, – будь ты проклята!

– Это я-то проклята? – смеялась ведьма, – а сама-то какова? Душу за золотое колечко продала, детей своих сгубила, безвинные души со свету сживаешь, а меня проклясть хочешь?

– Что значит, я детей сгубила?! – Аля даже остановилась и опустила руку с очередной свечой.

– А то. Знаешь, почему твои дети умерли, а соседкин малыш нет, хотя я заклятье могильное делала? Ты, когда еще до меня, душой торговала, просила что? Мужика. Живого и здорового. Что угодно за это обещала. Вот он и есть живой да здоровый, а смертушка за детьми пришла. Мужик сбежал, правда, но разговор-то не за то был. А соседка твоя себя между смертью и сыном поставила. И колечко свое, по любви, а не по залету, принятое, за него добровольно отдаст. За дитя, а не за мужика. Вот и все. Как говорится, каждому по потребностям.

– Вооон!! – Аля кинула в ведьму свечой и схватилась за стул.

Но ведьма была уже у входной двери.

– А квартирка у тебя хорошая, заберу, пожалуй, за моральный ущерб, – сверкнула на прощанье зубом ведьма и вышла, чуть не столкнувшись с приехавшей на вызов скорой-труповозкой.

После похорон мамы денег на жизнь не осталось, не то что на ипотеку. Аля решила продать опустевшую квартиру обратно банку. Но стоило ей подписать договор и начать собирать вещи, как вопреки всем условиям пришли цыгане со всеми документами и ордером на выселение. Аля свернула в трубку четыре свидетельства о смерти и стала защищаться, призывая на помощь своих мертвых детей и родителей. А потом улучила момент и отправила эсэмэской все деньги, вырученные за квартиру, в благотворительный фонд помощи детям.

Ни банк, ни цыгане свое не получили.

Зато получила соседка: похудевшая после всех больниц, она снова шла мимо, гулять вместе со своим крепышом. Живым, здоровым и с растущими новыми зубками. Аля рванулась перегрызть ненавистную глотку.

Но санитары из Кащенко были сильней.

Уставшее августовское солнце уже скатилось за горизонт, но земля по-прежнему дышала жаром. Теплый, медовый аромат пижмы смешался с запахом свежих опилок, травы и успокаивающей речной прохлады, но в этом коктейле деревенских ароматов отчетливо улавливались металлические нотки, похожие на запах в литейном цехе. Сквозь красноватое марево, окутавшее холм и долину, проступали силуэты пустующих домов. Вокруг них валялись на земле куски черепицы, остатки кирпичных стен, похожие на разноцветное морское стекло, и оконные рамы. На улицах не было ни души. Вдруг протяжно завыла собака, а вслед ей подтянулся целый хор надрывных голосов – свора некогда домашних собачонок дружно загоняла последних живых котов. Старик Томас, сидевший теперь на скамейке в окружении цветущей канны, встрепенулся, покрепче запахнулся в истертый, замасленный плед и потер глаза. На миг ему подумалось, будто на другом берегу реки мелькнул крошечный, едва заметный огонек. Томас вытянул из-под пледа руку, коснулся ружья, стоящего тут же, возле скамейки, и замер. Пару часов назад он зарядил шесть новеньких, блестящих патронов. Иногда в долине действительно мелькали одинокие машины, но они никогда не приближались к деревне, а двигались за горизонт, в сторону города. Время шло. Склон оставался пустынным и тихим, и только чайки истерично летали над рекой.