Забытая девушка - стр. 7
– Какую лживую хрень ты собираешься рассказать своему отцу? – прошипел он. – Скажи-ка мне.
Что-то хрустнуло в ее запястье. Она чувствовала, что ее кости скрипят, как зубы.
– Что ты собираешься рассказать, Эмили? Ничего? Ты же ничего не собираешься рассказывать?
Ее голова опустилась и поднялась. Она не понимала, что именно – потная рука Дина или что-то внутри нее, какой-то инстинкт самосохранения, – заставило ее согласиться.
Он медленно разжал пальцы.
– Что ты собираешься сказать?
– Н-ничего. Я ничего… я ничего ему не расскажу.
– Вот это правильно. Потому что нечего рассказывать. – Он вытер руку об рубашку и сделал шаг назад. Он взглянул на нее не оценивая, просто прикидывая, во что может обойтись ее распухшее запястье. Он знал, что родителям она не скажет. Они только обвинят ее в том, что она вышла из дома, когда ей было велено скрываться. – Иди домой, пока с тобой не случилось чего-то действительно плохого.
Эмили отошла, чтобы он смог сесть в машину. Двигатель чихнул один раз, потом другой, а потом закашлялся. Зажглось радио, кассетник ожил.
С-У-Б-Б-О-Т…
Эмили баюкала свою распухшую руку, пока лысые шины автомобиля крутились, ища сцепления с дорогой. Дин оставил ее в облачке дыма от сожженной резины. Запах был ужасный, но она осталась на месте, ее босые ноги будто прилипли к горячему асфальту. Левое запястье пульсировало в унисон с сердцем. Правая рука опустилась на живот. Она вспомнила ту частую пульсацию, которую видела на ультразвуке, – в ритме ее собственного быстрого сердцебиения.
Она прикрепила все снимки УЗИ к зеркалу в своей ванной, потому что ей казалось, что так положено. На снимках было видно, как медленно развивается это крошечное пятно в форме фасолины – сначала у него появляются глаза и нос, потом пальцы на руках и ногах.
Наверное, она должна была что-то чувствовать?
Всплеск эмоций? Мгновенную связь? Ощущение чуда и величия?
Но вместо этого она чувствовала ужас. Она чувствовала страх. Она чувствовала всю тяжесть ответственности, а ответственность, в конце концов, заставила ее почувствовать нечто совершенно конкретное: призвание.
Эмили знала, что такое плохой родитель. Каждый день – часто несколько раз в день – она обещала своему ребенку, что самые важные родительские обязанности с ее стороны будут выполнены.
Теперь она произнесла это вслух, как напоминание:
– Я буду защищать тебя. Никто никогда не причинит тебе боль. Ты всегда будешь в безопасности.
Путь до города занял еще полчаса. Ее босые ноги сначала горели, потом ободрались, а потом просто онемели, пока она шла по белому кедровому настилу променада. Атлантика была по ее правую руку, волны ползли по песку, их тянул к себе отлив. Темные витрины магазинов слева отражали солнце, которое медленно ползло над Делавэр-бэй. Она представила, как оно идет над Аннаполисом, потом над городом Вашингтон, потом через Шенандоа, готовясь отправиться дальше на запад, пока Эмили бредет по беговой дорожке настила – настила, по которому ей, вероятно, придется ходить всю оставшуюся жизнь.