Забвение - стр. 14

Из двенадцати настоящих участников Фокус-группы лишь 67 % внимательно слушали речь Терри Шмидта, а из них двое теперь посмотрели на модератора так, словно пытались решить, не стоит ли им слегка обидеться: обоим было больше 40. Также некоторые взрослые индивиды, которые сидели друг напротив друга за конференц-столом, начали обмениваться взглядами, а раз (как полагал Шмидт) они не были прежде достаточно знакомы или связаны для действительно содержательного зрительного контакта, то казалось вероятным, что их взгляды стали реакцией на аналогию модератора с подростковой модой. У одного из участников группы росли бакенбарды в классическом стиле южных штатов, заостренные и спускающиеся до самой челюсти. Трое самых младших участников группы явно не слушали Терри, а двое из них по-прежнему сохраняли позы и конфигурации лица, задуманные для того, чтобы об этом недвусмысленно заявить. Третий взял со стенда на столе уже четвертое «Преступление!» и принялся как можно тише снимать обертку, тайком озираясь вокруг и явно пытаясь определить, нет ли у кого-либо возражений по поводу превышения его технической доли продукта. Шмидт, слегка импровизируя, продолжал: «Я, конечно, говорю здесь о подростковой моде только потому, что это пример самого простого, самого интуитивного толка. Маркетологи «Мистера Пышки» отлично знают, что вы, господа, не дети, – он слегка улыбнулся младшим участникам, те, все трое, как-никак, уже имели право голосовать, покупать алкоголь и поступать на службу в вооруженные силы, – и мы не пытаемся вызвать стадное мышление, когда оставляем вас как группу совещаться между собой. Держите в уме хотя бы то, что маркетинг мягких кондитерских изделий устроен иначе: все куда сложнее, и по-настоящему говорить о групповой динамике рынка куда сложнее без компьютерного моделирования и всяческой жуткой математики на доске, а мы и не мечтаем, что вы согласитесь ее вытерпеть».

Одинокий бесстрашный спортивный катер прокладывал курс справа налево по той части озера, что виднелась из большого окна, и раз-другой далеко снизу, с Ист-Гурон-стрит, доносился автомобильный гудок с такой напористой протяжностью, что он вторгался в область внимания Терри Шмидта и нескольких тщательно проверенных потребителей в этом конференц-зале, пару из них Шмидт, и в этом он был вынужден признаться, пожалуй, откровенно невзлюбил: оба были несколько старше его, один даже носил накладные волосы: что-то непроницаемое чувствовалось в их глазах и еще в том, как они самодовольно вносили небольшие изменения в положение своих частей тела или гардероба – причем иногда они это делали крайне сосредоточенно, словно давая всем знать, насколько они важные люди, насколько высоко ценится их внимание, что они – старые и опытные заседатели в залах, где молодые наивные энтузиасты с мольбертами и цветными таблицами выступают с презентацией и пытаются выклянчить у них благосклонную реакцию, и что они куда выше того низкоуровневого массового потребителя, на которого нацелено шмидтовское неуклюжее подражание искренней непосредственности, что они отвечали на звонки по мобильному или даже уходили посреди куда более проработанных, изощренных, убедительных питчингов, чем этот. Шмидт несколько лет ходил к психотерапевту и мог взглянуть на себя со стороны, знал, что определенный процент его реакции на то, как эти старшие мужчины холодно изучают кутикулы или щиплют складку штанов на верхней ноге, откинувшись на крестец и поигрывая ступней, обусловлен его собственными комплексами, что он сам чувствовал себя несколько замаранным или оскверненным всем этим современным маркетингом и что это иногда проявлялось в проекции на других, в чувстве, что те, с кем он просто пытается как можно искреннее общаться, всегда уверены в одном: он хочет им что-то продать или как-то повлиять на них, – словно одна только должность, пусть даже эфемерная, в великой перемалывающей маркетинговой машине США бросила тень на все существо Шмидта и словно теперь во всем его выражении появилась какая-то глубинно подозрительная или заискивающая черта, и она всегда кажется врожденно фальшивой или манипулятивной и отталкивает людей, причем не только в его профессии – ведь профессия вовсе не составляла все существование Шмидта, в отличие от столь многих из «Команды Δy», и даже вообще не была чем-то таким ужасно важным; он вел яркую и сложную внутреннюю жизнь и много занимался самоанализом, – но и в его личном пространстве, словно профессиональные маркетинговые навыки где-то в процессе пустили метастазы в саму его личность, и теперь он стал таким человеком, о котором – если бы, конечно, Шмидт собрал волю в кулак, предложил своей коллеге сходить в бар, за выпивкой раскрыл свое сердце и признался, что невероятно ее уважает, что его чувства к ней включают элементы восхищения как профессионального характера, так и весьма личного и что он проводил в мыслях о ней куда больше времени, чем она наверняка до этого представляла, и что если он хоть чем-нибудь может сделать ее жизнь счастливее, или легче, или удовлетворительнее, или насыщеннее, то он надеется, что она просто скажет одно только слово, ведь большего от нее и не требуется: сказать одно только слово, или щелкнуть толстыми пальцами, или даже многозначительно посмотреть на него, и он будет рядом, моментально и безо всяких оговорок, – все равно, вероятно, подумают, пожалуй, что он просто хочет с ней переспать, полапать ее, что он домогается ее, или же у него какая-то отвратительная одержимость ею, или что он даже устроил в углу пустой второй спальни своего кондоминиума тайный и пугающий чуть ли не алтарь, посвященный ей и сложенный из ее личных вещей, выуженных из мусорной корзины в ее кабинке или редких саркастичных заметок, которые она передавала Шмидту во время особенно унылых или абсурдных совещаний «Команды Δy», или что скринсейвер на его домашнем «Пауэрбуке» от «Эппл» – увеличенный на ПО «Эдоуб» цифровой фотоснимок в разрешении 1440 точек на дюйм с ними двумя, где он стоит, положив ей руку на плечо, а от полевого сотрудника «Команды Δy», стоящего с другой стороны, осталась только часть плеча и рука на ее втором плече: фото сделано на пикнике 4 июля, два года назад устроенном «А. К. Ромни-Джесват & Парт.» на Военно-морском пирсе для своих исследователей-субподрядчиков, причем Дарлин на снимке с кружкой в руках и улыбается так, что верхняя десна у нее видна не меньше зубов, а красный цвет на кружке с элем после цифровой обработки напоминает оттенок ее губной помады и маленькой алой заколки, которую Дарлин часто носит ровно посреди прически в качестве какой-то личной изюминки или заявления.