За тобой - стр. 31
8. Глава 8
Девки у неё были понятливые. Праздник свернули быстро. Точней, не так… Не девки, и не у неё. Да и какой это, к чёрту, праздник, когда тебе сорок стукнуло? И ведь не то чтобы Бэлла желала повернуть время вспять. Нет-нет, она ни за что не хотела бы вернуться на пять лет, на десять, и уже тем более — на пятнадцать. Чисто с житейской точки зрения Бэллу сорок вполне устраивали. А из минусов она могла отметить лишь необходимость регулярно посещать косметолога и проводить ежегодный медицинский осмотр, чтобы свести к минимуму последствия того отрезка жизни, когда с ней обращались хуже, чем с собакой. Удавалось ли ей это? По большей части да. В сравнении со СПИДом, которым Бэлла вполне могла заразиться в пакистанском борделе, чуть опущенная почка и бесплодие казались вполне приемлемыми диагнозами. У неё на теле каким-то чудом даже шрамов не осталось. Лишь один, на виске…
Словом, к своим сорока, как это и было задумано, Бэлла зажила той жизнью, о которой мечтала. Она нажила состояние и свернула всю свою подпольную деятельность сразу же, как только почувствовала твёрдую почву под ногами. Просто потому что с каждым годом ей всё сложнее и сложнее было себя убеждать, что она ничего плохого не делает. Что десятки девчонок сами к ней идут в расчёте на лёгкие деньги и прекрасно осознавая, на что же они подписываются. Что она, вся такая чистенькая, никого не вовлекает… в проституцию, если без купюр. Что она — едва ли не святая, которая помогает всяким идиоткам выжить в этом непростом мире… В какой-то момент врать себе стало невозможно. Да и не стремилась она всю жизнь оставаться их мамкой.
Мамой… да. Но не их.
— Синок!
Бэлла обернулась на голос сынишки. Выучив какое-то новое слово, он днями повторял его, как попугай, доводя Бэллу этим буквально до белого каления. И вот ведь как: обычно она понимала, что Родька говорит, а тут «щенок» — не «щенок»… Под разбери, что он бормочет. Она не смогла, а вот Гройсман предположил, что эта абракадабра — производная от слова «сынок». И, подумав, Бэлла согласилась с этой мыслью. Она ведь слышала, что Давид так Родьку назвал. Даже при ней несколько раз, не стесняясь, потому что при обращении к ребёнку это, наверное, вполне расхожее слово. А вот Родька ухватился за него и стал попугайничать. Было это так мило, что у неё в горле каждый раз образовывался гигантских размеров ком. И хотелось сказать: «Не надо, не говори так. Ну какой он тебе сынок?»
И не хотелось одновременно с этим.
Бэлла подхватила Родьку на руки, звонко чмокнула того в нос и качнула головой, подтверждая: