За пределы атмосферы - стр. 32
Худышка выскочила из натопленного, напаренного зальца парикмахерской очень быстро, черные, прямые, мокрые волосы облепляли уши и виски. Одеваясь на ходу. Сразу капюшон сверху – шшш. Мотнула головой – дескать, можно заходить, и тотчас донесся голос парикмахерши Наташи:
– Еще на стрижку есть?
Марина зашла внутрь и скинула зеленовато-голубой стеганый плащ на синтепоне, заменявший ей и осеннюю куртку, и зимнее пальто. Села в кресло. Бывшая облачная дева в тюрбане из волос и полотенца сидела рядом на вертящемся табурете – она оказалась ненамного толще своей чернявой товарки и не занимала много места в тесноте крохотного закутка, именовавшегося залом только по правилам оказания услуг.
– Как будем стричь?
– Силуэт какой есть, вот досюда укороти, Наташ. – Показала ладонью около уха.
Ножницы защелкали, и Марина решилась наконец спросить:
– А чего рассказывают, будто у вас драка была, кого-то из поссовета побили?
Слово «мэрия» очень уж не шло к такому случаю, да и вообще Марина не любила новых, телевизионных слов. Как почти никто в Гусятине, в Ужове, даже в Безносове да и во всем районе. Ленинградцы, питерцы, и те подсмеивались над ними, выговаривая их словно сразу закавыченными.
– У-у, Марин, – сказала Наташа, причесывая очередную прядь, – дак это ж не драка была. Просто пошли и… Пашка мой вот тоже там был. – Она коротко засмеялась чему-то своему. – Он рассказывал. Как Севка по телефону топнул – тот тр-рысь по кабинету, только брызги, говорит, полетели, мелкие, железные, пластмассовые. И тот сразу с лица сбледнел, и так это: ч-что в-вам надо, зазаикался весь. А Севка с Эдуардом Генриховичем и говорят: отдай, дескать, квартиры. Канторовича квартира за тобой, пожарника, и Мелентьевой. Участки отдай. Ровдугины у тебя первые по списку, и так далее, а Хасанка никакой, нету, говорят, и не было в списке ни его, ни одной урюцкой хари. Да Канторовича ты ж только сейчас видела, Лёва, сто лет не стригся, не брился, вот – решил, счастливый весь, квартира дак…
– Не-е, Ната-Лексевна, они ж его не би-или, – перебила облачная дева, – он же сам, а вот Пер… – она хихикнула стыдливо, вся покраснев, – Порадеева, да-а, они доской… От стола оторвали столешницу, и муту-узить, и муту-узить… Пока она попа-алам не расселась. У него еще бума-аги какие-то сожгли. И в шаверме кого-то, я ихние чурки не различаю. – Она провела рукой с наманикюренными, красно-коричневыми ногтями вдоль лица. – И сра-азу все подписа-али, и эти поехали в район, с вечера, очередь стоять, прописываться, а сегодня к обеду вернулись, такие счастли-ивые…