За несколько стаканов крови - стр. 32
– Видите ли, только изредка…
– Прецеденты есть. – Нотариус поднял голову, но наткнулся на холодный взгляд Тучко и сказал: – Обождите, я вас проконсультирую позже.
– Если только возможно, в пределах получаса, – попросил призрак барышни. – Нам скоро растворяться.
– Через пять минут, господа, через пять минут.
Вралье усиленно заскрипел пером по бумаге. Но его вновь прервали. Предводителю компании домовых приспичило задать вопрос, который не мог не найти отклика в душе знатока права.
– А вот ежели, скажем, у домового дом пожгли, да не случайно, а с намерением, чтобы потом землю скупить, то какое за это наказание возможно?
– Смотря по какому праву, – не выдержал Вралье и выпрямился. – Если по римскому…
– По разумному, – уточнил Плюша.
Вралье был готов разразиться лекцией, но Хмурий Несмеянович, повернувшись всем телом, весело попросил:
– В очередь, милостивые государи, в очередь! Дайте господину нотариусу спокойно работать. А ты, убогий, что глазами лупаешь? – спросил он у так и застывшего рядом Просака каким-то усталым тоном. – Скажи уж напоследок, в претензии ты на меня или нет.
– Да что вы, ваше вашество, да разве ж я не понимаю, да как бы я…
– Приятель, ты этак раньше состаришься, чем договоришь. Выражайся ясно и четко, по-уставному: так точно или никак нет.
– Да я… да нет же, никак!
– Свободен. Видишь, корнет, никаких претензий. Ах да, какой же ты корнет? «Сопливый интеллигентишко» было бы точнее, да слишком длинно.
Вралье крякнул, но продолжал писать. Персефоний промолчал. Тучко побарабанил пальцами по столу и вдруг сказал:
– Извини. Ты мне все-таки крепко помог, а я на тебя напускаюсь. Но ты пойми, меня уже воротит от всего, что творится вокруг, от всей этой глупости и подлости…
Персефоний снова промолчал. Он понял, что устал от этого человека. Не потому, что Хмурий Несмеянович плох – нет, даже если так, обвинять его у Персефония не было ни сил, ни желания. В конечном счете, жажду жизни трудно поставить в вину.
Но его неискоренимое презрение ко всем и всяческим законам и правилам было на самом деле утомительно. Даже странно, что Персефоний не разобрал этого раньше, а теперь он глядел на Тучко и видел перед собой человека, который сам для себя составил закон и весь мир меряет по нему, не спрашивая, есть ли другие мерки.
Все остальное было для него мусором, в лучшем случае – орудием. Понадобилось – он обратился к закону государства, чтобы успокоить «сопливого интеллигентишку». Понадобилось – к воровскому закону, чтобы наказать предателя. При этом оба закона, и государственный, и воровской, в его глазах ничем не отличались, и первый был отнюдь не выше второго.