За нами Москва! - стр. 25
– Старшина, быстро вниз с холма, Зверев, с пулеметом со мной наверх, Шумов, ты тоже, ты, ты и ты, без команды не стрелять. Денис, если начнется пальба – понизу бегом к лесу, пока мы отвлечем, в бой не лезь, выведи людей. Держи карту, выйдете к вырубке – ждите нас два часа, потом идите на восток. – Лейтенант вынул из полевой сумки трофейную карту и сунул ее Медведеву: – Если все будет тихо – просто сидите на месте, никуда не дергайтесь. Понял?
– Есть.
По гребню холма тянулся густой кустарник, и ротный бросился к нему, знаком подзывая к себе Берестова. Плюхнувшись на живот, лейтенант ужом протиснулся под ветвями туда, где склон резко скатывался к дороге. Отсюда грунтовка была как на ладони, рядом возились Зверев и его второй номер, готовя пулемет к стрельбе, судя по шороху, вокруг занимали позиции остальные красноармейцы.
– Интересно, что он там засек? – Гольдберг поправил очки и принялся пристраивать немецкий автомат. – Черт, как из него лежа неудобно стрелять, хоть плашмя клади.
– Валентин Иосифович, вы-то что тут делаете? – зашипел Волков.
– Присутствую, – невозмутимо ответил еврей, – как и положено комиссару. Моторов, кстати, не слышно, значит, это не грузовики и не мотоциклы.
Рядом зашуршали кусты, и слева от комроты возник Берестов. Лицо у бывшего белогвардейца было странное, он морщился, словно от боли или от презрения. Осторожно просунув под ветками винтовку, он ловко прикрыл ствол травой и только тогда повернулся к командиру.
– Ну, что там? – нарушил неловкое молчание Волков, – Пехота?
– Можно сказать и так, – сквозь зубы ответил бывший белогвардеец.
Он сорвал травинку, сунул в рот, затем выплюнул.
– Немцы пленных гонят, – сказал он спокойно.
– Каких пленных? – не понял лейтенант.
– Наших. – Берестов уже полностью овладел собой, – бойцов Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Много, несколько сотен. И даже командиров.
– Как пленных? – повторил Волков.
– Так. Да вон они.
Но ротный уже и сам видел мельтешение между деревьев, и вот из-за поворота лесной дороги показались первые красноармейцы. Волков, не веря своим глазам, смотрел, как по грунтовке тянутся десятки и десятки советских бойцов. Бывших бойцов. Без строя, без порядка, пленные шли, даже не шли, брели, и это зрелище было страшнее, чем вид убитых или даже разорванных на куски. Из людей словно вытащили какой-то стержень, и вот они медленно двигаются вперед, вяло переставляя ноги, кто-то без ремня, кто-то без пилотки, кто-то без сапог. И форма, еще вчера, наверное, сидевшая на многих аккуратно и даже молодцевато, вдруг стала мятой, жеваной, отвратительно грязной. «Стадо, – внезапно подумал лейтенант, и, словно подтверждая его мысль, один из немцев-конвоиров вдруг ускорил шаг и ударом приклада загнал выбившегося красноармейца обратно в строй. – А эти – овчарки». Над дорогой повис странный, выворачивающий душу шум сотен шаркающих ног, перемешанный с глухим бормотанием. Время от времени в него врезались резкие выкрики немецких команд. Волков осторожно двинул вперед трофейный карабин – до пленных и до охранников было рукой подать – не больше двадцати метров.