За ценой не постоим - стр. 21
Подозрительных оказалось двое: первый – парень в красноармейской шинели не по размеру, разбитых сапогах и пахучем вытертом собачьем треухе. На вид ему было лет восемнадцать, он смотрел на всех круглыми, словно мышиными глазами и переминался с ноги на ногу. Второй – крепкий, широкоплечий, в ватных штанах и куртке, добротных меховых рукавицах, в валенках и форменной шапке. Этот глядел спокойно, уверенно, даже как-то оценивающе и вообще как-то сразу Трифонову не понравился.
– Кто задержал? – спросил политрук у Медведева.
– Сержант Зинченко, – ответил комвзвода-2. – Командир второго отделения.
– Они были безоружны?
– Этот, – указал старшина на щуплого красноармейца, – без оружия. У второго СВТ забрали.
– Вот как?
Самозарядная винтовка Токарева встречалась в войсках все реже, ее отдавали самым опытным и прилежным бойцам. Трифонов повернулся к здоровяку:
– Фамилия, звание, часть? – спросил политрук, стараясь, чтобы голос звучал резко, но спокойно.
– Сержант Иванов, стрелковый полк, – ответил задержанный.
Он чуть растягивал слова, так, что ответ, в общем, нормальный, прозвучал почти оскорбительно.
– Что вы здесь делаете? Где ваша часть?
– Я находился в секрете, – невозмутимо ответил сержант. – Меня не сменили, я начал замерзать. Когда вернулся на позиции батальона, увидел, что они оставлены. Пошел искать своих.
– Вы были в секрете один? – недоверчиво спросил Николай.
– У нас в батальоне тридцать семь активных штыков, – все так же ровно сказал задержанный. – Поэтому в секрет меня отправили одного.
– Красноармейская книжка?
– Нет – сдали, – сказал Иванов.
– Должны были выдать новые, – заметил Медведев.
Задержанный повернулся к старшине и все с той же ленивой медлительностью пожал плечами:
– Не знаю. Нам не выдали.
Трифонов понял, почему ему не нравится сержант Иванов – слишком спокоен. Иванова нимало не смущало то, что его забыли снять с поста. То, что он отстал от своих и мог в любую минуту наскочить на немцев, тоже не поколебало душевного равновесия сержанта. И даже радость встречи со своими никак не отразилась на лице младшего командира. Политрук Трифонов, сам человек, как он надеялся, прямой и искренний, не верил в подобную невозмутимость. Он повернулся к младшему бойцу:
– А ты?
– Бо… Боец Чуприн…
По крайней мере боец Чуприн вел себя естественно. Испуганный до того, что не мог держать руки ровно по швам, он переводил тоскливый взгляд с одного лица на другое, словно ожидал, что страшный человек со звездой, нарисованной химическим карандашом на рукаве шинели, прямо тут поставит его к стенке окопа и пустит пулю в лоб.