Южная роза - стр. 77
Ещё по осени, как только они переехали в столицу, каждое утро за завтраком начиналось с того, что они обсуждали своё возвращение в Кастиеру будущей весной. Больше всех, конечно, сокрушалась Кармэла, даже плакала иногда в уголке их маленькой кухни, обычно после того, как роняла кастрюлю или сковородку. Нынешняя её кухня и правда была крошечной, и пышнотелой Кармэле было в ней не развернуться, может быть, поэтому она и расстраивалась. А может, потому, что солнце в их квартиру совсем не заглядывало, а из небольшого оконца вверху серой стены видно было лишь угол противоположного дома, до которого можно было дотронуться, если как следует протянуть руку. И когда приходило время зажигать свечи, Кармэла и Габриэль часто вспоминали широкие окна кастиерской кухни и столовой, выходившие в розовый сад.
Первое время отец уверял, что вот-вот, ещё немного, что цены растут, как на дрожжах, и одна облигация стоит уже пятьдесят сольдо, а как только дойдёт до восьмидесяти, их можно будет продать, и тогда они станут богаты, он вернёт деньги банку, и они, наконец, смогут собрать вещи и вернуться домой.
— Всё, как и говорил мессир Форстер! — воскликнул как-то раз отец, просматривая очередные котировки облигаций в «Биржевом вестнике».
Услышав это имя, Габриэль поинтересовалась, причём здесь Форстер, и синьор Миранди рассказал, как ещё осенью, на свадьбе Таливерда, мессир Форстер дал ему несколько советов по поводу вложения денег. И что, как оказалось, он был прав, и скоро они разбогатеют.
А потом случилось то, что в алертских газетах называли «штормовым понедельником» — вскрылись махинации застройщика с деньгами, и оказалось, что за год в деле строительства южной рокады не было сделано ровным счётом ничего, и более того — все деньги, вложенные в облигации, неведомым образом испарились. Цены рухнули. И облигации теперь годились только на то, чтобы заклеивать ими щели в окнах. Так от них могла быть хоть какая-то польза.
В тот день Габриэль впервые слышала, как отец плакал, закрывшись в комнате, которую они отвели под кабинет. Кармэла сидела на кухне и только повторяла: «Пречистая Дева! Да как же это? Да что же теперь будет?», перемежая восклицания молитвами, да смотрела беспомощно на Габриэль.
А что она могла сделать?
Нет, плакать она не могла. Она просто вспомнила о том, что ко всей этой ситуации их семью привели советы Форстера, и её затопила холодная злость, вытеснив и отчаянье, и слёзы.
Она пошла на кухню, оборвав на полуслове причитания Кармэлы, достала бутылку красного вина, вскипятила с корицей, гвоздикой, перцем и мёдом и, налив большую кружку, отнесла отцу.