Юсуповская ночь - стр. 6
Болезни и меланхолия, судя по этим письмам, не покидали хрупкую красавицу. Но то, что написал ей Феликс в день визита к Пуришкевичу, заставит Ирину забыть о всех своих недугах. В письме, которое доставит Ирине «верный человек», Феликс вместо привычных слов любви… сообщал о готовящемся убийстве, в котором решил принять самое деятельное участие!
«Я ужасно занят разработкой плана об уничтожении Распутина. Это теперь просто необходимо, а то все будет кончено. Для этого я часто вижусь с М. Гол. (Муней Головиной. – Э.Р.) и с ним (Распутиным. – Э.Р.). Они меня очень полюбили и во всем со мной откровенны…» И далее – то, что поразило Ирину: «Ты должна тоже в том (то есть в убийстве! – Э. Р.) участвовать. Дм. Павл, (великий князь Дмитрий Павлович. – Э.Р.) обо всем знает и помогает. Все это произойдет в середине декабря, когда Дм. приезжает… Как я хочу тебя видеть поскорее! Но лучше, если бы ты раньше не приезжала, так как комнаты будут готовы 15 декабря и то не все… и тебе будет негде остановиться… Ни слова никому о том, что я пишу».
И в заключение он просил Ирину: «Скажи моей матери (о плане. – Э. Р.), прочитай ей мое письмо…»
Ибо Феликс знал: мать благословит скорую развязку. Желанную развязку…
Плотская страсть?
После гибели Распутина его служанка Катя Печеркина показала, что первый раз Феликс пришел к ним на квартиру «20 ноября, в День введения во Храм Пресвятой Богородицы». И пришел не один – с Марией Головиной.
Муня показала в «Том Деле»: «Феликс… жаловался на боли в груди… я посоветовала ему побывать на квартире у Распутина… Князь ездил со мною 2 раза – в конце ноября и в начале декабря. И оставался у него менее часа…»
Итак, в тот же день, когда Феликс позвонил Пуришкевичу, он и посетил впервые квартиру Распутина. Этот визит должен был помочь Феликсу исполнить самую важную часть намеченного плана – заставить Распутина полностью ему довериться.
Феликс весьма кратко описал следователю, ведшему дело об убийстве Распутина, сам загадочный процесс «лечения»: «Распутин делал надо мной пассы, и мне казалось, что наступило некоторое облегчение».
Куда подробнее он изложил это уже в эмиграции: «После чаю Распутин впустил меня в кабинет – в маленькую комнатку с кожаным диваном, несколькими креслами и большим письменным столом… «Старец» велел мне лечь на диван, затем тихонечко провел по моей груди, шее и голове… потом опустился на колени, положив руки мне на лоб, пробормотал молитву. Его лицо было так близко к моему, что я видел лишь глаза. В таком положении он оставался некоторое время, потом резким движением поднялся и начал делать пассы надо мной. Гипнотическая власть Распутина была беспредельной. Я чувствовал входящую в меня силу, теплым потоком охватывающую все мое существо, тело онемело, я пытался говорить, но язык не слушался меня… Только глаза Распутина сверкали передо мной – два фосфоресцирующих луча… Затем я почувствовал проснувшуюся во мне волю – не подчиняться гипнозу. Я понял… я не дал ему полностью подчинить мою волю».