Юродивый Христа ради. Юродивые, блаженные и праведники в русской классике - стр. 30
«Ну что же, мол, делать: если ты, презрев закон и религию, свой обряд изменила, то должна и пострадать».
А она начнет плакать, и от одного дня раз от разу больше и жалостнее стала плакать, и мне жалобами докучает, и вдруг ни с того ни с сего стала все мне деньги сулить. И наконец пришла последний раз прощаться и говорит: «Послушай, Иван (она уже имя мое знала), послушай, – говорит, – что я тебе скажу: нынче, – говорит, – он сам сюда к нам придет».
Я спрашиваю: «Кто это такой?»
Она отвечает: «Ремонтер».
Я говорю: «Ну так что ж мне за причина?»
А она повествует, что будто он сею ночью страсть как много денег в карты выиграл и сказал, что хочет ей в удовольствие мне тысячу рублей дать за то, чтобя я то есть ей ее дочку отдал.
«Ну, уж вот этого, – говорю, – никогда не будет».
«Отчего же, Иван? отчего же? – пристает. – Неужто тебе меня и ее не жаль, что мы в разлуке?»
«Ну, мол, жаль или не жаль, а только я себя не продавал ни за большие деньги, ни за малые, и не продам, а потому все ремонтеровы тысячи пусть при нем остаются, а твоя дочка при мне».
Она плакать, а я говорю: «Ты лучше не плачь, потому что мне все равно».
Она говорит: «Ты бессердечный, ты каменный».
А я отвечаю: «Совсем, мол, я не каменный, а такой же, как все, костяной да жильный, а я человек должностной и верный: взялся хранить дитя и берегу его».
Она убеждает, что ведь, посуди, говорит, и самому же дитяти у меня лучше будет!
«Опять-таки, – отвечаю, – это не мое дело».
«Неужто же, – вскрикивает она, – неужто же мне опять с дитем моим должно расставаться?»
«А что же, – говорю, – если ты, презрев закон и религию…»
Но только не договорил я этого, что хотел сказать, как вижу, к нам по степи легкий улан идет. Тогда полковые еще как должно ходили, с форсом, в настоящей военной форме, не то что как нынешние, вроде писарей. Идет этот улан-ремонтер, такой осанистый, руки в боки, а шинель широко наопашку несет… силы в нем, может быть, и нисколько нет, а форсисто… Гляжу на этого гостя и думаю: «Вот бы мне отлично с ним со скуки поиграть». И решил, что, чуть если он ко мне какое слово заговорит, я ему непременно как ни можно хуже согрублю, и авось, мол, мы с ним здесь, бог даст, в свое удовольствие подеремся. Это, восторгаюсь, будет чудесно, и того, что мне в это время говорит и со слезами моя барынька лепечет, уже не слушаю, а только играть хочу.
– Только, решивши себе этакую потеху добыть, я думаю: как бы мне лучше этого офицера раздразнить, чтобы он на меня нападать стал? И взял я сел, вынул из кармана гребень и зачал им себя будто в голове чесать; а офицер подходит и прямо к той своей барыньке.