Юрий Григорьев – Сгоревшие тетради - стр. 8
– Поймите меня правильно. Я вовсе не хочу уверовать. Я искренне считаю любую веру пусть возвышенным, пусть спасительным, но обманом. Нет, я не хочу уверовать. Но я завидую тому душевному покою, той душевной силе, которые даёт человеку вера.
Священник выслушал его серьёзно.
– Знаете, что? Приходите-ка вы в церковь. Поверьте, это никогда не поздно. Я знаю это по опыту.
– Нет, святой отец. – грустно улыбнулся профессор. – Я не приду. Мне уже поздно перечёркивать свою прошлую жизнь – так ведь ничего и не останется?
Он поднялся и, попрощавшись, пошёл домой.
Солнце уже село. На небе загорались первые звёзды.
Очередную годовщину своего одиночества профессор как обычно встречал на кладбище. Он приносил с собой живые цветы и ставил их на могильную плиту, поливал растущие вокруг кусты сирени, протирал от пыли памятник и потом долго смотрел на него, сидя на короткой скамеечке.
Он вспоминал эти глаза, этот смех, эти длинные мягкие волосы, пахнувшие весенней травой. Он вспоминал своё короткое счастье, и печальная улыбка трогала губы. Нет, он не плакал, он давно разучился плакать. Только в сердце росла и старела глухая боль. Он уже привык к ней – казалось, она всегда жила в нём.
Посидев полчаса, он подымался и, вздохнув, уходил по песчаной дорожке вдоль оград и крестов, не глядя по сторонам. Собака бежала следом.
В этот раз он услышал знакомую с детства песенку и удивился. Кто-то пел грубоватым голосом, нарушив привычную здесь тишину. Оглядевшись, он увидел могильщика, роющего яму. Стоя по пояс в земле, он выбрасывал грунт лопатой и напевал забавную песенку.
– Добрый день!
– День добрый, господин профессор. – подняв голову произнёс тот и вытер рукой со лба пот. – Как ваше здоровье?
– Спасибо, хорошо. – он подошёл ближе и заглянул в яму. – Мягкая здесь земля, хорошая.
– Да, землица нежная, прямо перина. Так бы сам и лёг. – засмеялся могильщик.
– Я слышал – вы пели. И как-то странно звучит весёлая песня на кладбище, нет?
– А что тут странного? Это моя работа, а любую работу лучше исполнять с радостью, с весельем.
– Вы давно тут работаете?
– Да, считайте – всю жизнь. И отец мой тут работал и я, как его схоронил, так всю жизнь этим и занимаюсь. Работа – как работа. Обычное дело.
– Понимаю. – кивнул профессор. – Вы привыкли к этому и смерть не пугает вас. Ведь она – всего лишь ваш заказчик, дающий вам работу. Ко всему человек привыкает. Обычное дело не может быть трагичным, не может быть таинственным. Оно становится мелким, неглубоким – как те полтора метра, на которые роют могилу.
– Это верно. Я много видел мертвецов, в них ничего нет страшного. Они лежат, как манекены, нет – как сброшенная одежда. Люди прячут их в землю, потому что не знают – что с ними делать?