Юрий Долгорукий - стр. 64
– Я подумал иначе.
– Что же ты подумал?
– Подумал: это либо дурак, либо князь.
– Тешишь меня своими словами. Почему же я дурак?
– Потому что забрался в такое глухое место.
– Не привык спрашивать, куда мне забираться. Вы кто суть?
– Дозволь сначала сойти нам с коней. Потому что все твои люди пешие. Да и негоже мне так вот перед князем…
– Оставайся на коне. Ведя переговоры верхом на конях, каждый сохраняет равенство и безопасность. В любой миг можешь поехать дальше. Тут недоверие соединено с уверенностью в силе. Пеший доверчив, но и беспомощен. Когда спешиваются с коней, тогда либо прочный мир, либо безграничная покорность. А тебе к лицу больше, как вижу, смелость.
– Мне смелость ни к чему. Я – лекарь.
– Лекарь? Не звал лекаря.
– Не твой. Князя Изяслава лекарь приближенный. Дулеб мое прозвище. А это мой товарищ Иваница.
– Апостол Петр странствовал всегда со спутницей. Ты только со спутником? Ну да ладно уж. Ежели так, сидите оба верхом. Справедливее будет.
– Ты говоришь о справедливости, княже?
– Почему бы мне не говорить? Князь – тоже человек. А все люди любят справедливость.
– Для самих себя. А для других?
– Это уж кто как. О себе не буду говорить. Хвалиться не привык. А слыхать обо мне ты мог мало, ежели же много, то лишь злое, раз приехал от врага.
– Он твой племянник.
– Потому и враг. Старшего брата уважал бы, терпел бы его старшинство, как было до сих пор. Изяслав сам выступил войной супротив меня.
– Я прибыл не от него.
– От кого же?
– От собственной совести.
– Далеко она тебя загнала.
– Потребность.
– Будешь говорить здесь, на ветру, или спрячемся в укрытие?
– Боюсь, не понравятся тебе мои слова. Пусть слышит только ветер.
– Тогда говори.
– Про справедливость поминал ты, княже. А сам неправедное дело свершил.
– Назови. Ибо сам не всегда знаешь, что праведное, а что нет.
– Убил в Киеве князя Игоря.
– Сидя в Суздале?
– Не своими руками, так чужими.
– Не боишься, лекарь, своих слов?
– Иногда человеку хочется прикусить язык. Но считаю, лучше умереть с чистой совестью, чем с прикушенным языком.
– Говори смело, однако не бездумно. Ибо слышит ветер, но слышит также и бог святой. О себе молчу. Привык к наветам.
– Имею доказательства.
– Покажешь?
– Не нашел еще, но приехал сюда, чтобы обвинить тебя и искать доказательства.
– Не нашел, а уже имеешь? – Князь как бы зачерпнул рукой ветер, разжал пальцы, показал пустую ладонь. – Вот так?
– Убийцы суть сын дружинника Кузьма Емец и монах из святого Феодора, бежали к тебе. Ведомо об этом в Киеве. Под твою руку бежали – вот и твоя вина начинается.
– Под мою руку? А сколько бежало? Двое? А знаешь ли ты, лекарь, что здесь все люди – беглые? И те, кого видишь возле меня, – вот они, и остальные. И я не просто князь Юрий, сын Мономаха, внук Всеволода, правнук Ярослава, – я князь над беглыми или вольными. Вольный люд, собравшийся со всех сторон, заселил эти земли, и я, стало быть, князь над вольными, а следовательно, и сам вольный. Вольный князь – слыхал ты о таком?