Юрий Долгорукий - стр. 29
– Ой-ой-ой!
И тяжелый Емец, неожиданно вскинувшись, мгновенно замахнулся своим копьем и швырнул его прямо на голос, и острое железо вонзилось в щель между горбылями так, будто хотело рваться на ту сторону и поразить невидимую девушку.
Непостижимо быстрыми были руки Емца, но еще более быстрым оказался Иваница, ибо полетел вместе с копьем, даже словно бы опередил копье, и, пока острый наконечник впивался в крепкое дерево, парень очутился за дубовым щитом и сразу выхватил оттуда невысокую чернявую глазастую отроковицу, одетую в белую льняную сорочку, в наброшенном поверх сорочки корзне из белой козьей шерсти, голоногую и босую, хотя осенний день не мог похвалиться теплом.
– Вот уж, – сказал Иваница то ли удивленно, то ли обрадованно, то ли даже угрожающе.
– А не трогал бы ты ее! – недовольно промолвил Емец. Так, словно бы видел все происходившее вокруг.
И снова Дулебу показалось, будто он слышал этот голос, и слышал совсем недавно, он до сих пор еще смотрел на копье, которое еле заметно вздрагивало от удара, и копье это тоже напоминало ему знакомое, не нужно было и углубляться в далекие воспоминания, загадочная первая ночь в монастыре игумена Анании стояла у него перед глазами, не верилось лишь, чтобы этот слепой и, собственно, беспомощный человек смог пробраться за монастырские стены, найти каменный скит, выманить за дверь его, Дулеба, и ударить копьем насмерть. Но все было то же самое: и грубый голос, и большое копье, и умелый бросок на голос в темноте, ибо слепому все равно светит ли солнце на дворе, или стоит темная ночь. Для него вокруг вечная ночь, и он как-то научился в этой вечной ночи попадать страшным оружием так, как не сумел бы и зрячий.
– Дорогой мой, – обратился к Иванице уже и сам воевода, – слушай, что тебе говорит этот человек.
– Вот уж, – беспечно ответил Иваница. – Не привык я, чтобы вот этак издевались над отроковицами.
– Она его дочь! – крикнул Петрило. – Знай и не вмешивайся!
– Дочь – это ничего. Однако не допущу. Хочешь, чтоб я за тебя постоял? – спросил он девушку.
– А вот и не хочу! – сказала она голосом вовсе не таким, как кричала из-за дубового щита.
– Почему не хочешь?
– Не хочу, чтоб тебя убили.
– А меня убить нельзя, – засмеялся Иваница. – Вон Дулеб, княжий лекарь, он тебе скажет, что Иваницу убить нельзя.
– Князь попытался защитить меня, да и его убили, – сказала девушка голосом грустным и безнадежным.
Вот оно! Слово молвленное! Тут не избегают этого слова, не обходят его вокруг да около, здесь звучит оно во всей своей неприкрытой наготе и неотвратимости.