Юрис Подниекс. Тайна гибели документалиста, который снял развал СССР - стр. 5
Он сильно закашлялся, отчего в голове застучали молоточки. На травму наложилась простуда, которую он месяц назад привез из Тбилиси. Вместе с ассистентом Александром Демченко и другими членами группы они были там на съемках. Он никому не жаловался, но чувствовал, что разваливается на части.
К физическим мученьям добавились творческие. Он не мог определиться, что снимать. Понимал, что после «Мы» стал повторяться. Чтобы сделать открытие, нужно было выходить на новый уровень. Он понимал это как никто другой, потому что не раз совершал подобные рывки.
И если бы не было замыслов! Они буквально роились в его голове, теснили друг друга. Его давно не отпускала мечта – соединить документальное и игровое кино и сделать это на основе философской пьесы Райниса «Язеп и его братья». Это было переосмысление известного романа Томаса Манна, но на другой лад. Юрис давно носился с этой идеей. Он все мечтал закончить с текучкой, взять книги, уехать на дачу к Ансису Эпнерсу – тот столько раз приглашал, – там посидеть месяц-другой, сосредоточиться…
Была идея поставить документальную киносатиру из жизни новой латвийской власти. Он присматривался к ней с любопытством. Тем более, что со многими дружил с юности. Но теперь он не узнавал бывших приятелей, видел, как власть, должности, деньги их меняют. Как-то друзья затащили его в зарождающийся политический Клуб-21, он даже разочек появился там во фраке и бабочке. Но что-то показалось ему во всем этом шутовское, ненастоящее. Какая-то игра в господ. Он посмеялся, вспомнив, как были похожи на пингвинов некоторые борцы за независимость…
Мысли о героях и жертвах, слепой вере и готовности пойти на преступление мучили его и в отношении ОМОНа, который латыши считали главным врагом независимости. А он видел в этих парнях тех же афганцев, использованных и брошенных советской властью, тех же латышских стрелков, обманутых сначала Лениным, а потом своими. «Мы все немного омоновцы», – сказал он тогда мне в интервью, имея в виду, что и теми, и другими манипулировали, сталкивали лбами, заставляли стрелять вслепую… Донести эту мысль до других он считал очень важным. Недаром часто повторял, что жизнь его не отпускает, и если на улицах вновь появятся танки, он не сможет спокойно снимать в павильоне эпизод с актерами.
Не давала покоя и неопределенность в семейной жизни. Неожиданно обнаружилось, что вырос сын. А он и не заметил. Когда заметил, взял его с собой на съемки в Россию, дал в руки камеру, предложил: снимай! Тот поначалу ухватился, увлекся, – отец был для него непререкаемым авторитетом, – но то ли камера показалась тяжелой, то ли видел парень плохо, но выходило неважно… Интерес к школе у мальчика пропал, а к кино так и не возник… Юрис не знал, что делать с сыном, куда его направить… С женой тоже все шло под откос. Признавался друзьям, что перестал ее чувствовать. Понимал, что во многом сам стал причиной такой ситуации. Но решиться уйти из семьи все-таки не мог. Корил себя за эту нерешительность, но понимал, что к такому шагу не готов. Все это создавало душевный дискомфорт – он нигде не мог найти покоя: ни на съемках, ни дома, ни на студии. Мысли громоздились, выстраивались в цепочки, на них наслаивались другие. А ясных ответов не возникало…