Юность Барона. Потери - стр. 19
– Может, не стоит?
– Стоит-стоит. А то привыкли, понимаешь, жить по принципу: знать ничего не желаю – моя хата с краю, – Степан Казимирович завелся не на шутку– В итоге: одни вон руки теряют, воюя непонятно за что. А другие, которые ура-навалялыцики, доклады в «Правде» изучают.
– Вы, конечно, извините, Степан Казимирович, но… это что за намеки такие?
– Они самые и есть, намеки. А тебе, Евгений батькович, желательно открытым текстом? Так я готов. Сам знаешь, за мной не заржавеет.
Неизвестно, чем в итоге мог обернуться этот принципиальнейший спор, кабы не Елена. Болезненно реагируя на повышенные тона, она снова заглянула в кухню:
– Что за шум, а драки нет?
– Во-от! Золотые слова, Ленушка! Есть такая персидская пословица, я ее от товарища, который нам ныне совсем не товарищ, Троцкого слышал: «Когда дерутся два дракона, гибнут мирные зверьки», – Гиль вызывающе, в упор, уставился на Самарина. – Ничего не напоминает?
– Как дети малые – на минуту одних оставить нельзя, – решительно взялась гасить страсти Елена. – Пойдемте уже чай пить, спорщики… Сева, ты принял лекарство? – Муж виновато пожал плечами. – Так я и знала. Выпей немедленно! Хотя… Теперь уж, после водки, все равно не в коня корм…
– …А Мальчиша-Кибальчиша схоронили на зеленом бугре у Синей реки. И поставили над могилой большой красный флаг. Плывут пароходы – привет Мальчишу! Пролетают летчики – привет Мальчишу! Пробегают паровозы – привет Мальчишу! А пройдут пионеры…
– …салют Мальчишу! – всхлипывая, докончила за брата Ольга.
– Всё, конец, – выдохнул Юрий, с облегчением закрывая книгу.
– А теперь что-нибудь веселое почитай, – не терпящим возражений тоном потребовала Лёля. – А то я совсем-совсем расстроюсь.
– Не буду. Я устал.
– А я твоей маме пожалуюсь. Что ты нам мало почитал.
– Ну и жалуйся. Подумаешь, напугала.
– Юра, а поиграй тогда на пианине? – предложила компромиссный вариант сестра. – Про овечку.
– Опять овечку? Надоело.
– Ну пожалуйста-препожалуйста. Умоляю!
И так уморительно-смешно произнесла она это свое «умоляю», что Юрий сразу смягчился:
– Ладно. Только один раз.
Он подошел к фамильному «Беккеру», чьих клавиш некогда касались пальцы самого Гартевельда[6], поднял крышку и принялся одним пальцем выстукивать незатейливую мелодию, негромко напевая:
привычно перехватила эстафету Ольга.
А на большом письменном столе, за которым некогда трудился профессор Кашубский, а ныне не слишком успешно грыз гранит науки его внук, лежал, подсыхая акварелью, портрет смешного человечка в сапогах и в галифе, напоминающих скорее казацкие шаровары.