Юмор – это серьезно. Гоголь, Крылов, Фонвизин, Салтыков-Щедрин и Грибоедов - стр. 36
Во время одного из таких болезненных припадков ему пришло в голову, что, кроме печатных сочинений, польза которых казалась ему более чем сомнительной, он писал еще письма, и некоторые из них имели, несомненно, благотворное действие на тех, кому были адресованы. Что, если собрать, издать их для всеобщего назидания? Благотворное влияние их распространится на сотни, на тысячи, на всю массу читающего люда… При том мистическом настроении, в каком находился в то время Гоголь, он принял эту мысль за внушение свыше. Как только силы позволили ему, он немедленно принялся за приведение ее в исполнение: он потребовал от знакомых те письма, которые считал наиболее подходящими к своей цели; некоторые из них он переделал, обработал некоторые ранее написанные статьи. Какое значение придавал он своему труду, видно из переписки его с Плетневым по поводу его издания в свет. «Наконец моя просьба! – пишет он, посылая ему первую тетрадь. – Ее ты должен выполнить, как наивернейший друг выполняет просьбу своего друга. Все свои дела в сторону и займись печатанием этой книги под заглавием „Выборные места из переписки с друзьями“. Она нужна, слишком нужна всем; вот что покамест могу сказать, все прочее объяснит тебе сама книга».
В другом письме он говорит: «Ради Бога, употреби все силы и меры к скорейшему отпечатанью книги, это нужно, нужно и для меня, и для других, – словом, нужно для общего добра».
Назначая цену книги, он находит, что ее можно сделать подороже, «соображая то, что ее будут более покупать люди богатые и достаточные, а бедные получат даром от их великодушных раздач». Гоголь дает подробные указания: на какой бумаге должна печататься книга, каким шрифтом, в каком формате, чтобы внешность ее была проста и как можно более удобна для чтения; он подробно перечисляет, кому следует послать даровые экземпляры ее, начиная со всех лиц царствующего дома; очень боится, как бы цензура не испортила его произведения; хочет, чтобы в случае надобности Смирнова представила книгу на усмотрение государя, который, несомненно, найдет, что это дело вполне полезное, требующее поддержки и поощрения. Он был убежден, что его книга встретит общее сочувствие, что она рассеет недоумение и разные нелестные слухи, ходившие о нем в литературных кругах вследствие странного мистико-учительского тона некоторых его писем, что она создаст ему настоящую, прочную славу, что она явится тем общеполезным делом, о котором он постоянно мечтал.
Между тем как Гоголь, вдали от России, ставил на первый план свое собственное нравственное усовершенствование и, собираясь выступить в роли моралиста-проповедника, отрицательно относился ко всем своим предшествовавшим произведениям, произведения эти приобретали все более и более сторонников, создавали автору их первенствующее положение в литературе. Он становился родоначальником так называемой натуральной школы: вся читавшая и мыслившая Россия с нетерпением ждала продолжения его «Мертвых душ», первый том которых завоевывал себе все более обширный круг читателей и поклонников. Некоторые намеки в письмах Гоголя понимались его знакомыми в том смысле, что второй том «Мертвых душ» уже готов к печати. Каково же было удивление Плетнева, когда вместо этого ему принесли тоненькую тетрадь «Выбранных мест из переписки с друзьями» и письмо Гоголя, в котором он просит печатать это произведение втайне, в малоизвестной типографии, и не говорить о нем никому из знакомых. Несмотря на старание Плетнева исполнить странную просьбу приятеля, тайна разгласилась, и прежде чем книга вышла в свет, о ней уже говорили в литературных кругах, она вызвала недоумение, изумление, негодование.