Юдифь - стр. 24

Они обедают в «Валленштейне» – после дохнувшего льдом и стужей неевропейского мороза здесь было особенно уютно, недаром вокруг чуть слышно щебечут нежные парочки – трое пришельцев вторглись в прибежище любви.

Но не до парочек – не таясь, они присматриваются друг к другу. Общение дается непросто. По-русски – в отличие от супруга – она говорит не слишком бойко, долго подыскивает слова. Безродов должен ее простить, второй язык у нее – французский, а русский знает она условно. Русский ее язык прихрамывает на обе ножки. Безродов смеется: ну что же, поковыляем вместе. На славном языке Мопассана – с усилиями и долгими паузами – он медленно составляет фразы. Учил его в последнюю очередь, учил без должной самоотдачи, недобросовестно, по-школярски. Не думая, что настанет день, когда он окажется так ему нужен.

Косноязычие тем несносней, что Габриэлла с первой минуты послала его в глубокий нокдаун. И если Карел предполагал при всем моравском простосердечии такое развитие событий, он может испытывать удовольствие – победа Праги вполне очевидна. Влюбчивое сердце Безродова и прежде было непрочным щитом. Годы добавили ему сдержанности, но не брони – не раз и не два он пробовал себя утешать: возможно, этой своей отзывчивости я и обязан тем, что замечен, в строчках моих не только чернильная, но человеческая кровь.

Звучало, разумеется, лестно, но легче от этого не становилось. Досталось сверх мер. И вот ощущаешь знакомое сотрясение почвы, земля кренится и оседает, мгновение – и ты пропадешь.

За окнами – февральские сумерки, призрачный, дымчатый пляс теней. В это время «Валленштейн» безлюден, тихие парочки, то и дело обменивающиеся поцелуями, и составляют всю клиентуру. Безродов все ждет, когда Карел Добеш прокомментирует умиленно: «Чешские любящие сердца». Впрочем, навряд ли. Он предпочтет более строгую характеристику. «Чешские молодые люди» – звучит, пожалуй, репрезентативней. Может быть, «чешские влюбленные» – это лиричнее и трогательней. Однако на сей раз Карел помалкивает, думает о чем-то своем.

Меж тем их обед подходит к концу. От теплого зала, от полутьмы, от хмеля и хусы Безродов чувствует приятную легкую усталость. Сейчас им предстоит расставание. Красавица Габриэлла исчезнет. Он загодя готовит себя к тоскливому вечеру в отеле. В умеренной дозе скука бывает даже приятной: ляжет пораньше. В теплой постели, с книжкой под боком, спокойно перелистает события наполненного до краешка дня. За окнами будет идти чужая центральноевропейская жизнь, вдруг схваченная арктической стужей. Должно быть, и впрямь это он занес ее из скифской языческой сверхдержавы.