Юбка - стр. 2
Георг, единственный из них, носил усы и мог бы запросто сыграть шекспировского героя, лицо у него было выразительное и не совсем европейское. Держался всегда прямо, так могли бы скатываться с горы Людовик XIV или, на худой конец, Кромвель.
Макс походил на сбежавшего с галер молодого раба. При условии, что в рабство его отдали совсем маленьким мальчиком, прикончив родителей-аристократов. Высокий и жилистый, с короткой стрижкой, он, как одержимый, с утра до вечера забирался на самые крутые подъемы и летел с них сломя голову.
Вальтер вообще имел шанс всю жизнь ничего не делать, подставляя свою красивую шевелюру парикмахерам на самых важных чемпионатах по художественной стрижке. Пепельный блондин, которого природа по ошибке наградила как минимум тройной дозой буйных волос. По правде говоря, и фигурой он был хорош, особенно когда надевал синие, обтягивающие рейтузы с лампасами и белоснежный свитер домашней вязки.
Все они работали архитекторами в бюро у Альберта Шпеера и проектировали новую столицу рейха – GERMANIA. Лени не видела их давно – почти год. Все это время она просидела в монтажной, собирая свой фильм по четырнадцать часов в сутки, без праздников и выходных. И лишь недавно решилась сделать перерыв, чтобы съездить в горы, – зная, что только там сможет полностью освободить голову. После многолетних занятий танцами Лени быстро освоила подъем на горные вершины. Тело ее не подводило, нужно было быть просто очень внимательной, чтобы не сорваться. За этим занятием все лишние мысли отступали, и она возвращалась в город с ясной головой и полная сил.
Пятым из ее друзей был американец, он жил в Берлине уже полтора года. Во время Олимпиады американское посольство устроило выставку его картин, где героями выступали одни лишь мускулистые атлеты. Это было неудивительно, Хьюберт и не скрывал, что любит молодых людей, а не девушек, называя себя красивым словом «гей». У него оказался великолепный вкус, когда-то он сам танцевал и работал хореографом. Все это и, конечно же, вера в совершенство мужского тела объединяла его с Лени.
Почему-то для него она сделала исключение – Хьюберт мог посещать ее в монтажной, наряду с ближайшими коллегами. Для всех остальных вход туда был закрыт: и для партнеров по кинопроизводству, и для нудных функционеров, даже мать и любимый брат не имели права ее там тревожить.
Американец пользовался своим правом почти каждый день, стесняться было не в его характере. Часами сидел рядом и разглядывал отобранные куски пленок – их Лени вставляла в рамы с большими, освещенными изнутри опаловыми стеклами.