Йерве из Асседо - стр. 24
– Так, так… – сказала психолог Маша. – Это твое первое воспоминание?
– Вроде да.
– Расскажи еще об одном.
– Ну… я помню, как я любила качаться на цепях вокруг памятника графу Воронцову. Туда меня тоже водил мой дед. А за памятником же есть луна-парк, на Соборной площади… Вы одесситка?
Глаза психолога Маши стали еще грустнее.
– Рассказывай, рассказывай, – подбодрила она меня и печально улыбнулась.
– Ну… в общем… дед мне разрешал кататься на “лодочках”, сколько я хочу. Он специально брал с собой кучу пятикопеечных монет. “Лодочки” – это такие качели. Еще там, в луна-парке, был бронзовый олень. Очень красивый, и как будто он стремительно куда-то мчится. Я любила на него садиться и делать вид, что я Герда и скачу по Лапландии к Каю… Но Воронцова я все равно люблю меньше Дюка. Он, конечно, хороший – высокий такой и большой, знатный, и Пушкина знал, но все равно не Дюк. Пушкина я тоже люблю. Особенно его фонтан. Но он только бюст. А Дюк во весь рост. Пушкин – это как двоюродный дядя, а Дюк…
– Что для тебя Дюк? – спросила психолог Маша.
– Как папа, – вырвалось у меня, и я сама удивилась.
Но психолог Маша только понимающе кивнула:
– Расскажи про своего папу.
– Папа у меня хороший мужик. Это так мама говорит.
– А ты что говоришь?
– Я тоже так говорю. Мой папа – учитель математики и завуч. Я учусь в той же школе, где он преподает. Это не подарок – быть одновременно дочкой и ученицей. Но в этом есть и плюсы. Папа у меня строгий, но внутри добрый. Он больше любит моего брата, чем меня, потому что брат такой же умный, как он, а я…
– Ты не считаешь себя умной?
– Да нет, не то чтобы не считаю…
Я опять задумалась. Считаю ли я себя умной?
– Сложные вопросы, да? – улыбнулась психолог Маша.
Я пожала плечами.
– Значит, мсье Дюк, – сказала психолог Маша. – Тебе больше нравятся памятники, чем живые люди?
Теперь мне стало грустно.
Я бы это иначе сформулировала.
– Как бы ты это сформулировала? – спросила психолог Маша, словно прочитав мою мысль.
– Я бы сказала, что с памятниками легче общаться, чем с людьми.
– Почему?
– Люди – они такие… ничего не понимают.
– А памятники понимают?
– Да, конечно. Причем без слов.
– Ты не любишь слова?
Тут я впервые сформулировала для себя разницу.
– Я очень люблю слова, но только когда они не вслух, а про себя, написанные.
– Я понимаю, – сказала психолог Маша. – Одни и те же слова могут быть разными. Каждый раз они открываются по-новому, каждый раз неожиданно. Как лица людей.
Откуда она знала про лица людей? Я ей ничего не рассказала про дедову агнозию.
– Я имею в виду, – объяснила психолог Маша, – что мы не всегда умеем высказать то, что у нас на уме. Как не всегда умеем изобразить лицом то, что чувствуем на самом деле. Но у памятников всегда одно и то же лицо. В этом есть нечто… успокаивающее, не так ли? Но разве это не грустно – всегда видеть одно и то же не изменяющееся никогда лицо?