Языки страха. Женские и мужские стратегии поведения - стр. 38
Другое портретное изображение в русском платье находим в воспоминаниях С. Н. Глинки, который пишет, что на одном из маскарадов “внезапно и неожиданно является Екатерина в полном наряде царицы Натальи Кирилловны”[24]. Это платье, конечно же, не случайно. Екатерина тщательно подчеркивала свою, пусть и необоснованную, причастность к Петру. В манифесте она объявила себя “внучкой” Петра, а в 1782 г. появится знаменитая надпись “Петру I – Екатерина II”, вполне понятная современникам, поскольку Павел ответит на нее полемически – “Прадеду – правнук”, подчеркнув незаконность притязаний Екатерины на родство. Но, тем не менее, она старательно вписывала себя в династию: на упомянутом маскараде, восторженно встреченная, она явилась в платье матери Петра.
В этом контексте становятся понятными основные положения манифеста Екатерины от 9 июля 1762 г. Он строится на дискредитации Петра III как “немца”, “голштинца”, презирающего Россию и все русское, оказавшего “неуважение” Елизавете Петровне и вере православной (“начал помышлять о разорении и самих церквей”). Но одновременно в манифесте моделируется и образ новой императрицы как защитницы “русского”, “православного”, “своего” и как “прямой наследницы”. См., например: “Он (Петр III. – О. Г.) старался умножать оскорбление развращением всего того, что <… > Государь Император ПЕТР ВЕЛИКИЙ, Наш вселюбимейший дед, в России установил”[25].
Одновременно Екатерина занималась, как известно, и русской историей, писала пьесы на ее сюжеты и сочиняла для них тексты, которые долгое время считались подлинно народными песнями (например, хоры “По сенечкам”, “Ты расти, расти, чадо милое” из оперы “Начальное правление Олега”). А в своем знаменитом “Антидоте” объявила (от лица якобы автора-мужчины) следующее: “Я имею честь быть Русским, я этим горжусь, я буду защищать мою родину”[26].
Екатерина в этой сфере своей деятельности добилась блестящих результатов, которые с лихвой компенсировали ее страхи. Неслучайно П. Я. Чаадаев писал о ее времени как о царствовании, “носившем столь национальный характер, что, может быть, еще никогда ни один народ не отождествлялся до такой степени со своим правительством как русский народ в эти годы побед и благоденствия”[27]. А умница и интеллектуал П. Вяземский думал так: “Как странна наша участь. Русский силился сделать из нас немцев. Немка хотела переделать нас в русских”[28].
Одновременно императрица обращается к созданию грандиозной идеологической конструкции, которая по сути своей была ориентирована на аналогичную деятельность Петра I, но отличалась от нее тем, что теперь русскому человеку предлагалось для усвоения не чужое, европейское, а свое, русское, знакомое и традиционное. Екатерина обратилась к тем символам и архетипам национального мышления, которые позволили ей смоделировать сугубо положительное отношение к себе и своему царствованию.