Ярость - стр. 18
– Как второе правое магнето? – спросил Шаса у Дики, подошедшего в промасленном комбинезоне. Маленький механик ощетинился.
– Работает, как часы, – ответил Дики.
Механик любил самолет даже больше, чем Шаса, и любое несовершенство, каким бы незначительным оно ни было, глубоко ранило его. Когда Шаса сообщал о чем-нибудь таком, Дики очень расстраивался. Он помог Шасе погрузить в бомбовый отсек, переоборудованный в багажный, дипломат, спальный мешок и ящик с оружием.
– Баки полные, – сказал он, отошел и стал глядеть, как Шаса осматривает баки, а потом обходит самолет.
– Годится, – сказал наконец Шаса и не удержался – погладил крыло, как руку красивой женщины.
На высоте одиннадцать тысяч футов Шаса включил подачу кислорода и выровнял машину на «ангельской двадцатке», улыбаясь под кислородной маской использованию старого летного жаргона. Лег на курс, старательно проверил температуру выхлопных газов и обороты двигателей и приготовился к наслаждению полетом.
Наслаждение – слишком мягко сказано. Полет – это подъем духа и лихорадка в крови. Под Шасой медленно проплывал огромный материк цвета львиной шкуры, миллионы раз опаленный солнцем и обожженный ветрами Карру[13], горячими, пахнущими травами; его древняя поверхность была сморщена и изрезана донгами, каньонами и сухими руслами рек. Только здесь, высоко над поверхностью, Шаса сознавал, насколько он часть этой земли и как ее любит. Но это суровая и жестокая земля, и она рождает суровых людей, белых и черных, и Шаса знал, что он один из них. Здесь нет места слюнтяям, думал он, здесь процветают только сильные.
Возможно, действовали кислород, которым он дышал, и экстаз полета, но Шасе казалось, что здесь его мозг работает четче. Непонятное становилось понятным, нерешенное решалось, и часы проносились так же стремительно, как неслась по небу прекрасная машина; садясь в Йоханнесбурге, Шаса уже точно знал, что нужно сделать. Его ждал Дэвид Абрахамс, все такой же долговязый и тощий, но постепенно лысевший и носивший теперь очки в золотой оправе, которые придавали его лицу выражение постоянного удивления. Шаса спрыгнул с крыла «москита», и они радостно обнялись. Они были друг другу ближе братьев. Дэвид похлопал самолет по крылу.
– Когда же я смогу полететь? – печально спросил он.
Дэвид получил в западной пустыне орден «Крест за летные заслуги», а в Италии в дополнение к нему нашивку. Он сбил девять вражеских самолетов и закончил войну командиром авиакрыла, в то время как Шаса потерял в Абиссинии глаз, был отправлен домой и дослужился только до командира эскадрильи.