Янтарные цветы - стр. 15
Фрейд называл это состояние истерической слепотой.
Куча дорогих обследований – и ничего.
Все у нее в голове.
Бедняжка не хочет смотреть на мир.
Она никогда не будет прежней…
Почему люди думают, что я их не слышу?
Я вновь настраиваюсь на голос врача. По-моему, он похож на голос Томми Ли Джонса в «Беглеце». Суровый техасский выговор. Немного гнусавый. Мой психолог на редкость умен и хитер – и знает об этом.
– …не редкость среди женщин, перенесших подобную травму. Необычно другое: слепота в твоем случае длится слишком долго. Одиннадцать месяцев.
Триста двадцать шесть дней, доктор. Но вслух я этого не говорю.
Он слегка ерзает на стуле, и тот едва слышно скрипит. Оскар тут же занимает оборонительную позицию.
– Бывают исключения. Ко мне ходил мальчик, гений фортепиано. С пяти лет он занимался по восемь часов в день, а однажды утром проснулся – и не смог пошевелить пальцами. Обе руки парализовало. Он даже стакан молока не мог удержать. Врачи так и не установили причину. А ровно два года спустя его пальцы снова начали двигаться.
Голос врача все ближе… вот он уже рядом. Оскар тычется носом в ладонь – предупреждает меня. Доктор вкладывает мне в руку что-то тонкое, длинное и прохладное.
– Почеши этим.
Карандаш. Я подсовываю его под гипс – какое облегчение! Спасибо, спасибо! Легкое движение воздуха – врач отходит. Уверена, он и близко не похож на Томми Ли Джонса. А вот Оскара я могу представить. Он белый как снег. Голубые глаза, которые подмечают каждое движение. Красный ошейник. Маленькие острые зубки – если вы меня тронете.
– А этот гений фортепиано знает, что вы обсуждаете его с другими пациентами? – Ну вот, не сдержалась, опять съязвила! Сарказм – оружие, которое я пока не в силах спрятать. Впрочем, на третьем приеме у врача я вынуждена признать, что стала лучше к нему относиться. И даже чувствую легкий укол совести. Могла бы и постараться немного…
– Между прочим – да. Я рассказывал о нем в интервью для документального фильма о Клиберне. Но главное в другом. Главное: однажды зрение к тебе вернется.
– А я и не сомневаюсь! – выпаливаю я.
– Типичный симптом конверсионного расстройства – безразличие к своему здоровью и душевному благополучию. Хотя ты, по-моему, лукавишь.
Он впервые открыто бросает мне вызов. И молча ждет. В груди у меня поднимается гнев.
– Я знаю, почему вы взялись за мой случай. – Вместо дерзости в моем голосе – дрожь. – У вас с моим отцом есть кое-что общее. Ваша дочь тоже пропала без вести.
Практичный письменный стол Энджи выглядит точь-в-точь как я запомнила: его почти не видно за кипами бумаг и папок. Он стоит в углу просторного подвала католической церкви Святого Стефана, храбро разместившейся в сущем аду – между Второй авеню и Хатчер-стрит, то есть аккурат посреди района, занимающего верхние строчки в хит-параде самых опасных жилых районов США по версии ФБР.