Яфет - стр. 28
Тцар в панике вздрогнул и открыл глаза.
Его на миг ослепил зеленоватый от закрывающей небо кроны солнечный свет. Дышит Яфет тяжело, надсадно, словно не сидел все это время на месте, а пробежал несколько верст с конем на плечах.
В занемевшие конечности вновь начала поступать кровь. Тцар ощутил сильное покалывание в каждом уголке тела, словно туда впились тысячи крохотных игл.
Он увидел, что от костра ничего не осталось. Под толстым слоем пепла слабо светятся вишневые угли.
Вокруг стоит несколько воинов. Среди них возвышается Громострел. Старый, но крепкий, широкий воевода смотрит внимательно, с беспокойством.
– Что это вы тут затеяли? – спросил он, глядя на сидящего рядом с Яфетом волхва. – Соколиный Клюв, не сбивай нашего тцара с пути истинного. Мало того, что ты сам – волхв, и занимаешься непонятно чем, пьешь разные отвары из грибочков, так еще и Яфета вот решил в свои ряды переманить! Тебя наедине с тцаром и на минуту оставить нельзя!
Соколиный Клюв проигнорировал насмешливую тираду, за которой скрывалась явная тревога, и повернулся к Яфету.
Молодой тцар увидел бледное и изможденное лицо волхва. Морщины и жилы на лбу проступили резче обычного. На бровях дрожат капли пота размером с горошины.
– Прости, Яфет, – молвил он, с трудом шевеля губами. – Это забрало слишком много сил…
Тцар сидит мрачный, как грозовая туча. Провел пальцами по заросшему щетиной подбородку, хмуро обронил:
– Что с ними стало? Ратибор…
– Это война, Яфет, – сказал волхв невесело и развел руками. – Гибнут лучшие. Самые храбрые и сильные.
Громострел поднес сначала Яфету, а затем и волхву по широкой медной чаше с вином. На лице тень сожаления, мол, лучшее вавилонское, бережем для пира, но ради друзей ничего не жалко.
Волхв, запрокинув голову, принялся жадно пить, проливая на грудь, пачкая украшенную блестящими фигурками хламиду.
Яфет отставил чашу, даже не пригубив. Он тяжело поднялся. Лучи солнца упали на осунувшееся лицо. Щеки запали, скулы заострились. Взгляд сделался еще более хмурым, в глазах мечутся злые искры, как у человека, что готов свернуть горы, но бессилен, и это люто гложет его изнутри.
– Останемся ровно на день, – произнес твердо, не глядя ни на кого. – Справим тризну по павшим. На рассвете – в путь!
– Мне надо поспать, – проворчал Громострел, – а потом и поесть. Да и Соколиный Клюв если не отдохнет хоть малость, копыта отбросит. Про тебя, Яфет, я вообще молчу. Ты себя совсем не жалеешь.
Тцар ожег воеводу злым и угрюмым взором, смотрит с высоты чудовищного роста:
– В могиле отосплюсь. А вы, конечно же, отдохните.