Яд Борджиа - стр. 91
Процессия Цезаря моментально остановилась, и Цезарь, под руку с Паоло Орсини, выступил вперед. Он был бледен, но его глаза горели и его беспокойство передавалось Орсини, и оба представляли собой резкую противоположность серьезной, неподвижной величавости папы. В выражении лица Александра заключалось удивительное смещение разнообразных чувств. Здесь были горе и гордость, подозрительность и нежность, отцовская любовь и опасения монарха, принимающего приветствия страшного подданного, готового бороться с ним за власть.
Три золотых подушки, положенных Бурчардо на полу на определенном расстоянии перед лестницей, указывали места, где герцог должен был преклонить колени. Он быстро проделал эту церемонию, когда же он поднялся с последней подушки, церемониймейстер поднял свой жезл, и в зале воцарилась тишина.
– Я явился сюда, святейший отец, – начал Цезарь, – чтобы с благоговейной нежностью облобызать ваши ноги и выразить вам свою горячую благодарность за все почести, за все благодеяния, какими я был осчастливлен во время долгой разлуки. За эти дорогие знаки благоволения я считаю себя особенно взысканным сыном нашей святой матери-церкви и надеюсь выразить свою вечную благодарность посвящением своей жизни службе апостольскому престолу и святой коллегии.
Последовала небольшая пауза, а затем папа ответил:
– Доныне мы были вполне довольны вашими действиями и принимаем ваши слова, как залог вашей верности и постоянной преданности, которые мы неизменно будем награждать еще большими почестями. Для своего величия святейший престол не нуждается ни в землях, ни в богатствах, но, чтобы сохранить за ним признание его господства и уважения к нему, мы намерены предоставить вам силу и могущество на страх тем, кто делается тем более дерзким, чем больше милостей оказывается им!
Последние слова задели многих из присутствующих, и Цезарь бросил многозначительный взгляд на Орсини. Затем он направился поцеловать крест на туфле его святейшества. Но он получил, кроме того, еще поцелуй в щеку – честь, оказываемую почти исключительно владетельным князьям и членам святой коллегии.
После этого Цезарь знаком пригласил Орсини.
– Среди этого собрания, святой отец, нет никого, кого мог бы задеть ваш упрек, – промолвил он. – Синьор Паоло был на пути принести к вашему престолу покорность и преданность самых могущественных мятежников, когда с ним случилось несчастье.
Молодой дворянин подошел ближе и преклонил колени у ног Александра.
Последний, к величайшему конфузу церемониймейстера, немедленно поднял Паоло, целуя его в обе щеки, и воскликнул с горячностью, которая едва ли могла быть неискренняя: