Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… - стр. 26

Я до сих пор еще ни разу так открыто не выражал мои мысли; но ваше яркое, полное понимания письмо заставило меня взяться за перо, чтобы подчеркнуть эти два важных момента в моей книге, хотя они не были выражены явно, но присутствовали имплицитно: во-первых, я имею в виду героизм простого солдата, который никогда о нем не говорил, возможно, он его вовсе не осознавал – он говорил только о «бобах и сале», тогда как за этим многое скрывалось; во-вторых, тот факт, что моя книга вовсе не проповедь отчаяния, а крик о помощи.

Вы правы в том, господин Ян, что моя книга не является «совершенной книгой о войне». Но такая «книга о войне», в полном смысле этого слова, не будет написана в ближайшие десять, может быть, даже сто лет. Я ограничиваю себя чисто человеческим аспектом фронтового опыта, опыта, который приходится пережить каждому на фронте: бои, ужас, самообладание, власть, крепость жизненных сил отдельного человека перед лицом смерти и уничтожения.

Я бы охотно увидел в этом универсальный, фундаментальный опыт; и я попытался этот фундаментальный опыт описать без риторики и оглядки на политические обстоятельства. Этим, как мне кажется, и объясняется успех моей книги, которую в Германии прочитали не только в литературных кругах, но и те, кто почти не брал книг в руки – ремесленники, рабочие, служащие, механики, почтальоны, шоферы, подмастерья и т. д.; ибо сотни писем говорят: «Это мой опыт». Опыт внешний в каждом отдельном случае вряд ли был таковым (хотя я по возможности описывал только типичные ситуации), но решающим фактором было, несомненно, то, что книга описывала некую часть внутреннего опыта – жизнь, которая находилась в конфронтации со смертью и ее побеждала.

В заключении позвольте мне, господин Ян, еще раз поблагодарить Вас за письмо. Вы можете по пространности моего письма судить о том, насколько я оценил его. Я весьма благодарен за такое признательное понимание.

Преданный Вам,

Эрих Мария Ремарк.

Стефану Цвейгу

Берлин, 07.06.1929 (пятница)

Глубокоуважаемый господин Цвейг!

Много лет назад, в момент сомнений и раздумий, я собрался с духом и храбро послал мои стихи человеку, от чьего слова тогда могла зависеть моя судьба: или я должен пытаться работать дальше, или я должен следовать моему окружению – все отбросить как заблуждение и получить приличную профессию. Я отправил эти стихи Вам.

И тогда Вы, хотя я почти не верил, что человек может быть благосклонен к другому, написали в ответ теплое, сердечное письмо, которое я сохранил до сих пор среди немногих дорогих мне вещей. Оно было мне утешением во многие годы депрессии.