Я – Ясон. Книга 5 - стр. 18
«Нет, тут должно быть что-то еще!»
Как бы подтверждая эти мысли, Астраханцев громко, так, как обычно провозглашал события, заслуживающие особое внимание, заявил, что на следующий день после встречи Медеи с поэтом, началось, пожалуй, самое интересное. А именно: поэт Василий Романов отправился в гости к некой Нино Жвания, где и заночевал.
– Всё бы ничего, Виктор Олегович, да только Нино Жвания не далее, как три недели назад освободилась из тюрьмы, где сидела за убийство… И кого бы вы думали? Собственного мужа!
Дашкевич хотел спросить: а жив ли он там вообще, этот Романов. Но тут же забыл об этом, осознав всю важность сказанного.
«Это что же получается? – подумал он. – Соблазнив мужеубийцу, Романов повторил первый шаг Ясона на пути к золотому руну, чем подтвердил факт его существования? Так что ли?»
Почувствовав, что боль в боку отступила, встал с кресла. Сдерживая волнение, нарочито медленно прошелся по кабинету.
«И какой из всего этого можно сделать вывод? – спросил себя. – То, что золотое руно – не вымысел греческих гомеров? И эликсир жизни тоже? И то, что сама жизнь – реальность, к которой я еще какое-то время буду иметь непосредственное отношение?»
Остановившись напротив Балахнина, спросил: что они собираются делать дальше.
Балахнин ответил: следить и ждать.
Астраханцев в свою очередь добавил, что Давид Дадиани, узнав о том, что в городе появился человек с повадками Ясона, высказал точно такое же пожелание.
– А для чистоты эксперимента он попросил разрешить Романову пройти путь аргонавта до конца, то есть от любовницы, убившей мужа, до дочери, предавшей своего отца.
Дашкевич усмехнулся. Спросил: какой интерес Давиду наблюдать за тем, как родная дочь будет предавать его.
– Трудно сказать, – ответил Балахнин. – С достаточной долей уверенности, можно говорить лишь о том, что для Давида результаты его многолетнего труда значат гораздо больше, чем отношения с дочерьми, одна из которых, кстати, была им фактически выгнана из дома двенадцать лет назад.
– И еще Давид просил, – добавил Астраханцев, – сколько бы неприятностей не принесла Медея, заранее ее простить ее… На всё, говорит, воля богов.
25 июля
Проснувшись, Романов смотрел в потолок и медленно вспоминал о том, где он, с кем, что с ним. Вспомнив, опускал ноги на пол и долго искал глазами одежду. Не найдя ее, надевал аккуратно вывешенный на спинке кресла блестящий длинный халат и шел на кухню, откуда доносились запахи еды. Лениво потрошил вилкой приготовленные Нино котлеты и думал о том, что Медея – девушка, чьи губы всегда сжаты так, словно она уверена в том, что во всем огромном мире не найдется человека, способного бескорыстно помочь ей, – с каждым прожитом днем отдаляется от него всё дальше и дальше.