Я выбираю свободу! - стр. 2
А ведь, если абстрагироваться от одежды и вот этой небрежности и представить эту неизвестную мне особу прилично одетой, получится нечто весьма эффектное и даже удивительное. Необычные яркие глаза, точеные черты лица, изящная фигура… Да один цвет волос – редкий, черный в синеву – чего стоит! Пожалуй, такой красотой не пренебрег бы и сам Владыка. Откуда она тут только взялась? И почему никто до сих пор не догадался взять за шкирку и как следует прополоскать это недоразумение в каком-нибудь водоеме, приводя в порядок? Никто не позарился и не пожелал разглядеть цветок под слоем мусора? Впрочем, не удивлюсь, если обитателей местного свинарника все устраивает и так.
Определенно, уничтожение подобной клоаки казалось достойной целью. Жалко, что все вышло именно так, как вышло.
– Что тебе надо? – спросил я. Получилось, к счастью, вполне ровно и даже нейтрально. Откровенно выказывать неприязнь даже к такому… позору вида – все же неприлично.
– Мне? – Нищенка вскинула брови, смерила меня взглядом. Взгляд был вызывающе-насмешливым, даже почти надменным, и принадлежал он полностью уверенной в себе и довольной своим положением эльфийке, а никак не несчастной оборванке. – Мне давно от вас ничего не надо, я уже получила все, что хотела. Это ты притащился стелить коврик для своего Владыки.
– Коврик? – переспросил я.
– Ну, умолять, стоя на коленях в пыли, это же так неэстетично, – язвительно фыркнула она.
– Еще одно слово в подобном тоне… – подчеркнуто холодно начал я, но женщина оборвала меня:
– Привыкай, светленький. Это – самый дружелюбный тон, на который вы можете здесь рассчитывать после того, как мы вас нагнули и хорошенько… выпороли, – рассмеялась она, и я с трудом удержался, чтобы не схватить ее за горло. За тонкую изящную шею, которую вполне мог сломать одним движением и даже, наверное, одной рукой. – Валек может миндальничать и следовать этикету, он вообще слишком добрый, а больше ни от кого ты другого обращения не дождешься. Еще скажи спасибо, что я согласилась потратить на тебя свое время и поработать экскурсоводом. И что согласилась именно я, а не кто-то из ребят, предлагавших радикально решить проблему вашего существования и основательно прополоть грядку под Великим Древом.
Я на мгновение прикрыл глаза и постарался взять себя в руки, призвать к порядку беснующееся внутри пламя. Задевали не столько ее слова, сколько общая ситуация, которую оборванка сейчас олицетворяла. Хотелось свернуть ей шею как кролику и сжечь дотла весь этот грязный обшарпанный город, но – такой возможности и такого права я не имел. Как ни противно это сознавать, женщина говорила правду. И, наверное, имела право злорадствовать. Они все имели на это право, потому что победили. Мы начали эту войну, желая стереть их с лица мира, а они – прекратили войну, едва не стерев нас. Это… унизительно.