Я всемогущий - стр. 14

– То есть ты так и хочешь всю жизнь прожить здесь, в своём городке?

Катя задумалась. Её лёгкая юбка колыхалась над щербатым асфальтом в такт шагам.

– Не знаю. Мне особенно-то не с чем сравнивать. – Она улыбнулась. – И ещё есть у меня мечта.

– Какая же?

– Представь себе: тёплое-тёплое море, остров с пальмами и песком, домик на берегу – и никого вокруг. Я знаю, глупая такая мечта, но как будто сон мне про это приснился, а проснулась – и захотелось.

– Ну почему же сразу глупая…

– А может быть, просто в каком-нибудь фильме увидела такой остров. – Катя засмеялась. – А вообще, я завидую тебе. Немножко. Ведь уезжать – это всегда здорово.

– Не всегда, – лениво возразил я. – Особенно когда уезжаешь от чего-то хорошего.

Катя на минуту задумалась. Потом грустно улыбнулась:

– Ещё хуже, когда хорошее уезжает, а ты остаёшься.

Я согласно хмыкнул. Мы выходили на площадь к зданию автовокзала. Я заметил газетный киоск и подошёл к нему в тайной надежде, что в свежей прессе не найду никаких упоминаний об авиакатастрофах.

Увы. Новость о крушении самолёта была на первых страницах большинства газет. Ту-134 не смог совершить экстренную посадку и упал под Нижним Новгородом. Не выжил никто.

Это странно – из упругой, пульсирующей, наполненной событиями жизни попадать в размеренное ничегонеделанье однообразного путешествия. Автобус едет по бесконечным дорогам плоской среднерусской зелёно-коричневости – и тебе кажется, что ты выпал в какую-то другую, непохожую реальность. Время тянется со скоростью подсахарившегося мёда, капающего из опрокинутой ложки, – а ты напоминаешь сам себе муху, которая попала в эту каплю и не может ничего сделать. Только смотреть на километровые столбы. Только гадать, будет ли чем отличаться село Саконы, сулимое указателями, от посёлка Гремячево, недавно наблюдаемого в грязноватое окно.

Есть в ней, этой заоконной действительности, что-то щемящее для человека, привыкшего путешествовать самолётами. Становится вдруг видна жизнь обычно незаметная, неизвестная. И лицо твоё хранит вид беспристрастный, но что-то там, внутри тебя, удивляется оттого, что, оказывается, люди живут и здесь. Живут и так. В грязи и неустроенности, захламлённости, замусоренности, заброшенности – промеж величественных пейзажей, на плоскости земли, придавленной сверху плоскостью неба. И временами кажется даже, что это огромное небо давно бы уже прихлопнуло, раздавило эту двумерную землю, если бы не держалось на свечках церковных колоколен.

Автобус был старым, ещё советским, с неудобными бесформенными сиденьями, сломанными пластмассовыми ручками и неопределённого цвета занавесками на окнах. Проезжая неизбежные и нескончаемые ухабы, он устало скрипел, а набирая скорость, сначала жалобно скулил, а потом начинал надсадно выть с такой невыносимой тоской, что собаки в попутных деревнях сочувственно подвывали.