Я – Виктор Цой - стр. 5

В моей классификации клиентов «чмо» – это последний уровень, дно. Днище. Тюфяк, размазня, слабак – эти термины тоже близки, но при определенных обстоятельствах они могут приобрести положительный оттенок. Чмо же – это всегда дурно, низко, это то, чем все брезгуют, и к чему не может быть жалости. Чмо – это плевок в ранимую душу продажной женщины. Который, однако, можно потерпеть ради хороших денег. И я потерплю. А я ведь могу простудиться и умереть, будучи насквозь мокрой, стоя тут перед ним и унижаясь. Этим надо воспользоваться – я вдруг начинаю сильно дрожать и надрывно кашлять в кулачок. Отворачиваюсь от него, будто меня смущает мое неважное состояние. «Вы же простудитесь!», – Марат переживает. – За тем переулком есть маленькая кофейня, она должна быть еще открыта. Пойдемте согреемся!» Я согласно киваю. Он показывает рукой в сторону того переулка и идет туда. И даже не пытается ради приличия предложить мне накрыться чем-то из своей одежды, чтобы я согрелась. Конечно, вряд ли мне поможет его пропитанный ледяной водою плащ, но все же… Натуральный чмо. Плюс к этому, я все еще послушно хожу за ним, как собачонка, а это действительно унизительно! Кончать с этим немедленно! Я падаю на асфальт. Лежу, перебирая ногами в обжигающей холодом студеной луже, в которую случайно они попали (надо было упасть на полметра дальше). Я закрываю глаза и начинаю отсчет. Один, два, три, четыре – и его руки поднимают меня и прижимают к своей груди. «Алия! Алия! Очнитесь!», – голос его срывается на высокую ноту от страха за мою жизнь – значит, сработало. «Ничего страшного, мне просто нужно согреться», – еле слышно бормочу я. «Сейчас!», – кричит Марат и уносит меня на руках в кофейню. И пока он меня несет, в голове бесконечным рефреном звучит: «Nobody’s perfect» – фраза, которую, вероятно, я должна буду сказать ему в конце, следуя его кинематографическому подходу к нашим отношениям.

Странная, однако, эта кофейня – мы будто сидим внутри лаконично оформленной узкой стеклянной витрины, где присутствуют пара покрытых черным лаком столиков, такая же черная стойка баристы с кофемашиной и репродукция «Жидких часов» Дали на белой стене. Да и сами мы похожи на манекены с нашими прилипшими к лицам влажными волосами. Ночная улица пуста, и некому поглазеть на эту живописную картину сквозь высокое и длинное стекло. Запах кофе из чашки щекочет нос, манит меня, но рано еще. И моя голова устало лежит на руках, сложенных на столе. По замыслу, силы меня покинули, и потому негоже сразу хватать чашку. Хотя очень хочется. «Пейте кофе! Вам это нужно! Поверьте – сразу станет легче! Пейте кофе, Алия!». – уговаривает Марат меня. Сердечный какой. Я медленно поднимаю голову, придвигаю к себе чашку, принюхиваюсь. И потом делаю маленький глоток. Мой престарелый «милый друг» выжидающе смотрит на меня. Я замираю на пять секунд. А потом жду еще три секунды, не дыша. И лучезарно улыбаюсь, к видимому удовольствию Марата. Улыбка честная, притвориться не получилось, поскольку кофе на самом деле шикарный. «Я же говорил!», – торжествует Марат. Воротник его бордовой рубашки плотно застегнут, так же, как и манжеты рукавов, что снова навевает мне мысли о его маньячности… Остальное кофе я выпиваю одним большим глотком. «Вы казашка?» – вдруг спрашивает Марат. Вопрос, который никогда не обходится клиентами. Таков уж наш город, где от разврата до патриотизма один шаг. «Полукровка, как и вы», – отвечаю я. Наше преимущество, метисов и метисок, в том, что мы имеем полное право не примыкать ни к какой религии – ни к папиной, ни к маминой, дабы не поколебать семейные узы. Возможно, антирелигиозность метисов и есть причина того, что нас так много в моей профессии. «Это хорошо, – говорит он. – Мы, метисы, все талантливы». Все еще пытается меня убедить, что он действительно верит в то, что когда-то был метисом Виктором Цоем. Потроллить его, что ли? «А я вас, корейцев, не люблю. Вы собак едите», – говорю. Он как-то мгновенно мрачнеет. И пытается тут же атаковать: «Во-первых, вы до этого называли меня полукровкой. А это не совсем кореец. Во-вторых, вы вот едите лошадей, и ничего ведь. Считаете это нормальным». Подал мне встречный иск, как говорится. Кажется, надо рассердиться – налицо межнациональный конфликт, который грех не раскалить до предела. Я медленно двигаю чашку рукой к краю стола, пока она не падает и не разбивается вдребезги. Это, конечно, по-детски все и примитивно, но всегда действует. «Я заплачу за чашку!», – тут же кричит Марат баристе. И тихо произносит, уже мне: «Извините, не надо было мне открывать эту тему. Сглупил, извините! Я, кстати, полюбил конину». Полюбил, ага. Быстро он как-то сдулся, даже для чмошника. Не по-мужски. Теперь самым большим достоинством мужчины считается совсем не то сомнительное, физическое, а другое, типа духовное – его национальность. В 21 веке размеры членов уже не правят мужским балом – ныне они соревнуются между собой величием собственных наций. А вот ему пофиг, даже особо не цеплялся за эту тему. Впрочем, чего еще ожидать от психа? Как однажды сказал бывший мой клиент и по совместительству многолетний пациент психиатрической клиники: «У пролетариата, алкоголиков и шизофреников нет родины – им везде плохо». Надо бы размяться.