Я у себя одна, или Веретено Василисы - стр. 21

Между нами говоря, я давно знаю и глубоко уважаю профессора N как академического психолога. Понимаю, что в свете «изложенного выше» он никогда не ответит мне взаимностью. Никогда, что бы я ни написала, каких бы профессиональных успехов ни добилась, кого бы ни выучила или ни вылечила. Возможно, это не радует, но и посыпать главу пеплом по этому поводу вряд ли разумно. Просто время от времени имеет смысл получать сведения о составе воздуха – среде, атмосфере – того места, где живешь и работаешь. И кто сказал, что те или иные «примеси» содержатся только в пробах из подземных переходов? В атмосфере кафедр и лабораторий, равно как и редакций, мы найдем те же самые «химические соединения». Более того, в истории этого – и множества аналогичных – высказываний важно разделять само суждение и его выражение, в особенности если оно публичное.

Почему человек думает так или иначе – один вопрос. Почему говорит это перед аудиторией, на 80–90 процентов состоящей из будущих психологов-женщин, – вопрос совершенно другой. Значит, в его системе «конструктов истины и власти» говорить так – можно. И это проливает слабый свет на неофициальную, но вполне крепкую норму: те, чье мнение действительно для него важно, не будут шокированы. Чувства верующих не оскорблял? Не оскорблял. Ненормативную лексику не использовал? Не использовал. Чего еще запретного не делал? А, не разжигал какую-нибудь опасную рознь. Более того, он не позволил бы себе даже пошутить на многие деликатные темы, вроде национальной – это было бы гадко и неинтеллигентно. Ну а женщины, они у нас еще и не то слышали, и вообще – «ты не в Чикаго, моя дорогая».

Между прочим, формализованная «политкорректность в действии» тоже приводит к достаточно мрачной норме; мне думается, что если бы после лекции толпа студенток побежала стучать в учебную часть насчет «сексистских высказываний» лектора, а в результате у него были бы неприятности с администрацией факультета, это было бы еще хуже. И означало бы, что право гнобить, привязавшись к адекватному кампании поводу, просто перешло в другие руки. При всех внешних различиях «той» и «этой» моделей, они родные сестры: обе основаны на праве сильного (контролирующего) и подчинении прочих. Мы все учились понемногу… и обращаемся с собой и другими так, как научились – как узнали то, что знаем о мире, истине, власти и себе самих.

Одна моя английская коллега говаривала, что главный male chauvinist pig, главный мужчина-угнетатель сидит у нас вот где – и выразительно постукивала корявым пальцем по лбу. Имелось в виду вовсе не то, что мы это все выдумали. Подразумевалось, что обесценивание и принижение женщины, сравнение «всегда не в ее пользу» так глубоко усвоено – из воздуха, из культуры, от папы с мамой, – что при встрече с настоящим, живым мужским шовинизмом у нас всегда в тылу «пятая колонна». Что делая удивительные вещи дома и на работе, мы отмахиваемся – сами на себя машем рукой? – ой, да это я так… Что оценки, которыми мы пользуемся по отношению к самим себе, часто предвзяты. Что где-то таится готовность не считать саму себя чем-то важным и достойным внимания и размышлений – это право словно бы должен предоставить какой-то «Он». И что об этих своих особенностях следует знать и помнить, ибо они могут действовать без нашего сознательного ведома и отнюдь не в наших интересах…