Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся - стр. 3

По телевизору я видел воинственных домохозяек и школьных физруков, выкрикивавших оскорбления в адрес тех, кто поддерживал Райана Уайта. Этот юноша, страдавший гемофилией, за несколько лет до описываемых событий заразился ВИЧ через переливание крови. В новостях показывали, как в маленьком городке в штате Индиана его мать-одиночка пытается прорваться через разъяренную толпу, чтобы записать сына в школу. Страшная смерть изможденного Рока Хадсона в том же году еще больше подогрела интерес к теме, а вместе с интересом появилось и множество ужасных анекдотов о “голубых” и СПИДе, которые можно было услышать и в школе, и на детских площадках. Отзвук шуток того времени можно до сих пор уловить в ханжеских усмешках теперь уже повзрослевших детей.

Внешне я был обычным мальчиком, то есть не выглядел хлюпиком. По крайней мере, с куклами я не играл. Ну, не то чтобы совсем не играл. Я обожал своего Супермена. И больше всего – раздевать его догола и забираться с ним под одеяло. (Всякий раз я ожидал найти внизу живота у него нечто иное, нежели гладкий пластик, и всякий раз меня постигало разочарование.) Но из-за шумихи насчет СПИДа мои собственные зарождающиеся желания стали для меня заметнее, чем если бы ничего особенного не происходило. Зловещий дух того времени, выражавший предельно ясно, что таким, как я, не место в мире, подтолкнул меня к осознанию собственной сексуальности. Я не понимал того, что геи мрут как мухи не потому, что они (мы) плохи или “омерзительны”, а потому, что они не предохраняются, из-за чего особенно уязвимы для СПИДа. Я же не был эпидемиологом. Я был пятиклассником. Я даже не знал, что такое секс.

Мне казалось, что некий сумасшедший бог убивает геев одного за другим, как говорили те мужчины на пикнике. Я решил, что мои дни сочтены, и принялся ждать, когда и у меня появятся язвы на лице, мертвенная бледность, затрудненное дыхание, а походка станет напоминать зомби, как у “ВИЧ-положительных”, которых показывали по ТВ и описывали в газетах. Однажды, стоя перед зеркалом, я задрал футболку и обнаружил неясно проступающие ребра. Это окончательно убедило меня в том, что и я чахну от непристойной болезни. На самом деле я был просто худым. Учитывая, что наша семья была совершенно нерелигиозной, найденное мной объяснение происходящего еще ярче характеризует царившее тогда в обществе едкое морализаторство.

Я не мог рассказать родителям, людям адекватным, об этом ужасе. Риск разоблачить себя был немыслим. Мои страхи усилились, когда я понял, что уже есть проверенные методы, как вывести геев на чистую воду. Из сплетен я уяснил: чтобы узнать то, что одному Богу было известно, достаточно взять кровь на анализ и выделить некую “гей-частицу”. Неумолимо близился момент, когда ученый муж строго посмотрит на свет пробирку с кровью и продемонстрирует группе притихших коллег, как в лучах солнца пляшет моя темная скрытая натура. А пока я высовывал голову из окна машины и орал своему играющему на улице брату “Пидор!”, чтобы сбить со следа тайных охотников на ведьм. Кстати, мой брат был, да и сейчас остается, самым гетеросексуальным человеком, каким только можно. Но, как всем известно, тот, кто выкрикивает оскорбления в адрес геев, сам