Я - тот, кто тебя уничтожит. Рождение феникса. Книга 2 - стр. 32
Но, что огорчало меня больше всего, что ни один яд, какие бы мучения не приносил, не довел дело до логического конца. Стабильно на утро, иногда чуть позже, я просыпалась с чувством, что меня прожевали и выплюнули, в собственной рвоте и высохшими слезами на перепачканном лице.
И, поняв, что долгожданного избавления так и не дождусь, я пыталась противиться, хитрить, изворачиваться, чтобы избежать, по крайней мере, лишних мучений. Но на случай моего непослушания всегда была Лирана, которая, так или иначе, но заставляла выпить новую порцию отравы. В основном, с помощью физической расправы.
И так еще два месяца, пока мой иммунитет не научился справляться с токсинами за считанные часы. Для меня это казалось удивительным показателем. Лирана считала, что Коллекционер по-прежнему недоволен и требует увеличить дозировку. Закономерно я посчитала, что его огорчало, что я просто упрямо не дохну. В этом мы с ним были солидарны. Я также была этим фактом сильно озадачена и раздосадована. Каждую мою «победу над токсинами» и новый день я принимала за издевку судьбы – не иначе, которая была направлена продлить мои мучения в Эдеме.
Потому мой распорядок дня свелся к нескольким пунктам: утром интенсивные и изнурительные тренировки, которые, все же, дали свои плоды, и я научилась не только уклоняться, но и блокировать удары высшей. А вот с нападением было по-прежнему плохо: для такой, как Лирана, я была слишком слабой, медленной и хрупкой. Однажды я выбила плечо о блок женщины. Я выходила из зала для тренировок измученной и избитой… но стабильно живой. В один из таких дней, я поймала себя на осознании, что Лирана… жалеет меня, позволяя выходить на своих ногах, а не выползать в изнеможении от усталости и боли.
После этого мы приходили в мою комнату, где я была вынуждена пить вместе с уже привычной отравой из красивой склянки, нечто, что должно было интерпретироваться, как еда. С каждым днем моего пребывания в негостеприимной обители Коллекционера, блюда, которыми меня кормили (если не забывали или не наказывали голодовкой), все меньше и меньше напоминали привычные для меня – человека. Я уже даже не пыталась определить, чье жесткое и горькое мясо мне приходилось жевать и глотать через силу. С меня хватило одного ответа на мой невинный, как мне казалось, вопрос:
– Оно, хотя бы, не было разумным? – как-то спросила я, рассматривая свою тарелку, на которой красовались большие и жирные куски мяса почти черного цвета.
– В этот раз – нет, – был мне безразличный ответ.
С тех пор я предпочитала есть молча, без ненужных вопросов, от ответов на которые после не было возможности уснуть.