Я – телохранитель. За пригоршню баксов - стр. 43

Он рвал на груди рубаху и казался невменяемым – ещё немного, и бросится на своего собеседника. Но парень не дал Юшкину разойтись окончательно. Поднялся из-за стола, сбил с ног и пару раз его, лежащего, ударил. Юшкин затих. Парень доволок его до кровати и пристегнул наручниками.

– Чем меньше будешь кричать, тем дольше проживёшь, – вывел он нехитрую формулу дальнейшего юшкинского существования.

На этом, наверное, их сегодняшняя беседа и закончилась бы, но парень неожиданно спросил:

– Значит, свой долг ты признаёшь?

– Ясное дело! – с готовностью отозвался Юшкин, которому очень хотелось жить.

– И что – большие деньги?

– Сами знаете! – огрызнулся Юшкин.

– Сколько?

Проверял он Юшкина, что ли?

– Двести двадцать. Это если без процентов. Ну и проценты ещё набежали. Я ж не отказываюсь. Я верну. Свой долг я целиком признаю.

– Двести двадцать – чего?

– Тыщ, – сказал Юшкин. – Баксов. Так ты не в курсе?

Он обнаружил, что всё не так скверно, как представлялось ему ещё каких-нибудь пять минут назад.

– Слушай, они же тебе не сказали ничего. Не доверяют. Ты сам человек подневольный. А меня мордуешь. Давай-давай, – сказал Юшкин, которому выпитая водка придавала дерзости. – То-то они тебя потом отблагодарят. Вся грязная работа – тебе, а денежки мои – им. Нам надо договариваться!

Он хотел встать с кровати, но наручники его не пускали.

– Давай договариваться! – с пьяным жаром предложил Юшкин. – Я знаю, где взять эти деньги!

Понизил голос, будто боялся, что их могут подслушать.

– И совсем недалеко! Сядем в электричку, махнём в Москву! Это я один не мог ничего сделать! А вдвоем… Да у тебя еще пистолет… Мы придем и возьмём эти деньги!

– Заткнись! – посоветовал парень. – Пока я из тебя не сделал отбивную.

Костюков докладывал о результатах своей поездки.

– Пасут твоего Марецкого, Толик, – сообщил он, обращаясь к Китайгородцеву. – Двое на чёрной «Тойоте». Месяц назад объехали всю округу, интересовались Марецким и его предками. Сами они из Москвы. Ни разу никому толком не представились, только однажды назвались телевизионщиками.

– В чём их интерес?

– Не знаю, Толик, – честно признался Костюков. – Вот никто – ты понимаешь? – никто не смог вспомнить ни одного конкретного вопроса. Всё как-то в общем, но непременно – с выходом на Марецкого. Вроде как спрашивали про Тишковых, а подразумевали твоего композитора.

– Версии? – подал голос до сих пор молчавший Хамза.

И воцарилась пауза. Версий не было. Не от чего отталкиваться.

– Готовят Марецкому бяку? – неуверенно высказал предположение Костюков.

– Тогда зачем им по сельским кладбищам шастать? – пожал плечами Хамза.