Я тебе (не) верю. После измены - стр. 25

Через четыре часа я уже была в Москве. Она, как и много лет назад несмотря на позднее время, встретила меня бесчисленными пробками и ярким освещением на улицах. Совсем отвыкла от такого.

— Здравствуйте! — запыхавшимся голосом выдаю я, подбегая к регистратуре в больнице. — К вам привезли Добровольского Артемия Сергеевича?! Не подскажите где он сейчас?

— А вы кем ему приходитесь? — прищурившись спрашивает она. — Вы в курсе, что часы приема уже закончились?!

— Я его дочь… — показываю свой паспорт. — Можете сказать, где он. Пожалуйста. Прошу, умоляю вас...

Она внимательно сканирует документ, а затем удручённо качает головой.

— Ладно, в кардиологии он. В реанимации, но туда нельзя. Третий этаж. Дверь справа и...

Дальше уже не слушаю, бегу со всех ног, ничего не видя на своем пути. Спотыкаясь на лестнице. Бешеный пульс эхом отдается в ушах, а по дороге встречаю врача, выходящего из широкой двери.

— Извините, здесь лежит Добровольский?

— Вы Нина? — кидает он предложение, отчего я вскидываю бровь, а доктор поясняет. — Пациент постоянно повторял это имя. Я сразу понял, что кто-то из близких.

— Он мой отец, — проговариваю едва слышно. — Как... Как он?

Врач протяжно вздыхает.

— Артемий Сергеевич жив, но прогнозы неутешительные. Кровоснабжение миокарда в результате закупорке коронарных сосудов привело к возникновению инфаркта. Думаю, вы уже знаете, что послужило его появлению... Спиртное судя по анализам, он употребляет давно. Давление высокое, за здоровьем не следил. Лечения никакого не получал. Если бы соседи вовремя бы не забили тревогу. Его бы ждал летальный исход особенно при таком-то ритме жизни, — он качает головой. — Мы сделали все, что могли в данной ситуации. Операцию прошлось проводить экстренно. Сейчас состояние стабильное. В реанимации ему ещё три дня лежать, а потом реабилитация. Месяца два. Я дам рекомендации, которые необходимо будет соблюдать. Вам ясно?

— Да, да, конечно. Можно... — осторожно делаю шаг. — Зайти к нему сейчас?

— Ох, Нина. Нельзя, но я сделаю исключение. Минут на пять. Не больше. Хорошо? Пациенту нельзя нервничать. И не подходите к датчикам близко.

Я захожу и останавливаюсь на секунду. Сердце сжимается от его состояния. Взяв в себя в руки, я тихонько крадусь к его кушетке.

— Папа... — шепчу, подходя к нему.

Зажимаю рот ладонью, чтобы не расплакаться тотчас же и сажусь на близстоящий стул.

— Я тут, — произношу, чувствуя, как горлу поступает ком. —Твоя непутёвая дочь вернулась к тебе. Пап, как ты там? Скажи что-нибудь...

Молчание убивает, но я продолжаю говорить: