Я стою у ресторана: замуж – поздно, сдохнуть – рано! (сборник) - стр. 23

– Интересно… И как он должен был ее остановить?

– Бедный! Забыл? Примечание к пьесе: «Как ему нужно было остановить ее». В ее ухе… ничем не примечательном, обычном ухе таился предательский кусочек кожи. Когда он дотрагивался до него губами – земля мчалась прочь из-под ее ног. А если он клал ей руку на позвоночник – она тотчас теряла все свои кости. Падали, мерзавцы, на пол, и все тут. Поэтому… когда поняла, что он так и не остановит ее – шла по переходу… и шептала одну фразу. Это тоже из какой-то пьесы: «Остановите Землю, я хочу слезть!»

– Так она его любила…

– Так она его тогда любила.

– Он об этом подумал… когда она валялась на клумбе… после того как…

– Тсс… После чего она валялась, мы выясним уже сейчас! Но учти: она не валялась. Она возлежала на клумбе среди цветов, как Офелия на дне пруда! К сожалению, пришел десятиклятый директор вашего тысячеклятого театра – и все опошлил!

– А я уверен: ты не была тогда пьяной… Ты играла в это, чтобы меня мучить!

– Все для него! Так она его тогда безумно любила!

– Он подумал об этом вчера, когда она пустилась в пляс в ресторане с первым встречным грузином.

– А она тоже об этом думала, когда танцевала с грузином. Понимаешь, она все ждала, что грузин положит ей так же руку на позвоночник – и она останется без костей. Но у него не вышло. У них, у всех мерзавцев оказывались не те руки. Даже когда она помогала себе китайским вином… И она забыла, что она феминистка. Как положено просто несчастной бабе, она спустилась в туалет и уставилась на себя в зеркало. Знаешь, первый признак, когда я несчастна, – у меня лицо становится бесформенным… не лицо, а детская задница! Она поняла… что ей уже не стянуть этот зад со своей физиономии, пока…

Замолчала.

– Пока что?

– Пока не освобожусь от тебя! Мне иначе нельзя начать нормально жить… Что мне сделать, чтобы освободиться от тебя?

– А ты попробуй трусцу.

– Молодец! Умеешь ответить. Трусцу мне нельзя! Я боюсь вас, бегуны трусцой. Однажды под утро… мы сейчас вернемся к этому утру… Это был рассветный зимний час, я плелась домой с очередным детским задом на физиономии… И вдруг из сумрака прямо на меня понеслась красная фигура. Пустота, снег, фонари – и на тебя несется кровавый человек! Боже, как я закричала! И он в ужасе заорал тоже! Ха-ха-ха! Ну конечно, это был бегун трусцой в красном тренировочном костюме!

– Скажи, это – до бесконечности?

– Прав! Пора заканчивать. Итак! – Она читает ремарку его пьесы: – «Ресторан, где они случайно встретились после того, как он ее бросил». Вранье! Это была не случайная встреча. Она ходила, ходила в этот чертов ресторан, потому что знала: туда любил ходить он. И он это знал. И всякий раз, когда замечал ее… трусливо уходил, делая вид, что не заметил. А она все ходила! В тот день ей повезло, он пришел в ресторан не один. Он привел с собой обедать известного кинорежиссера… и бабника. Впрочем, можно сказать наоборот – известного бабника и кинорежиссера! Кинорежиссер был урод и через несчастных баб самоутверждался в этой жизни! Ну а дальше все играем, как у тебя в пьесе. Кинорежиссер действительно «положил на нее глаз». Подошел к ней и пригласил ее танцевать… Знаешь, я страшно реагирую на уродов. Однажды я разговаривала с одним уродом – и упала в обморок… Причем человек может быть абсолютно обычный, но мне он кажется уродом. Это у меня просыпается «третий глаз». Такой чертов глаз. Например, человек очень серьезный, а я вдруг вижу его, как в «комнате смеха». Рот до ушей, щеки висят, как галифе! И начинаю хохотать. Ха-ха-ха! Никто никогда не понимает, только моя подруга Мариша спрашивает: «Он проснулся?» Теперь «глаз» часто просыпается. Особенно под утро… Когда я вижу… того, кто лежит рядом… Так что знай: когда твой друг режиссер, победно подпрыгивая по привычке всех маленьких мужчин, подошел к ее столику… ее «третий глаз» тотчас пошалил. И она увидела его космическим уродом..! Теперь ты представляешь, чего ей стоило пойти с ним танцевать? Но она пошла! Вот так, Саша…