Я с тобой развожусь - стр. 18

Он стоит позади меня. Мы не соприкасаемся ни в единой точке, но его голос звучит так глубоко, так интимно, что мне кажется, будто все пространство кабины заполнено им. Как всегда был им одним заполнен мой мир.       
- И что же? - спрашиваю, стараясь говорить ровно.                                                                                        
- Твоя непосредственность. Простота. Свежесть, которую ты привнесла в мою жизнь.                       
Я резко оборачиваюсь к нему. Возможно, он хотел сказать нечто приятное, но его слова обжигают, как кипяток.   
- То есть все то, чего во мне не осталось? - уточняю с усмешкой. - Что ж, это многое объясняет.       
Тяжелые, но удивительно нежные руки опускаются на мои плечи, властно сжимают. Он уверенно чеканит в ответ:   
- Осталось. Просто ты сама об этом забыла.                                                                                                    
Опустив голову так, что волосы падают на лицо, скрывая его от постороннего взгляда, я негромко смеюсь. Огромного труда мне стоит не задать вопрос, который буквально прожигает язык своей горечью.     
- Ты бы и сам не хотел, чтобы рядом с тобой была неуклюжая простушка, - отвечаю Григорьеву, снова поворачиваясь к стеклу кабинки, за которым проплывает в вечерних огнях панорама города, зеркально отражающаяся в речных водах.                                                       
- Я полюбил именно эту простушку, - говорит он обезоруживающе. Но следующая фраза все портит:  
- Меня трогало в тебе все. Даже твоя наивность…                                                                               
Мои ладони отчаянно впечатываются с размаха в стекло. О да, я могла представить, как его устраивала моя наивность! Как легко было мне лгать и знать, что поверю всему. Как легко манипулировать моей слепой преданностью!      
- Я сказал что-то не то? - уточняет он и в голосе слышится тревога.                                                         
Резко начавшийся дождь избавляет меня от необходимости отвечать. Он остервенело молотит по стеклу, порождая внутри какую-то отчаянную тоску и чувство полной безнадежности, от чего хочется выть в голос, но глаза остаются болезненно-сухими.                                                       
- Спасибо за вечер, - говорю, когда колесо останавливается.                                                             
Ян не отвечает. Молча выходит из кабинки, помогая мне спуститься. И только когда влажная от дождя трава касается ног, Григорьев ловит мой взгляд и произносит: