Я с тобой не дружу - стр. 26

Но нельзя.

Где-то на заднем плане сознания верещит сигналка, что Жданова может быть еще девочкой, а еще, что моя цель вовсе не натянуть подругу на каменный стояк и не выбить из нее сладкие мягкие стоны. Например, как те, какие она издает, когда разминаешь ей пальцы ног.

От воспоминания об этих непристойных звуках я получаю оглушающий удар. Кровь проносится по венам обжигающей волной, как цунами, накрывая с головой так, что слышно только стук собственного черного сердца. Член впивается в ширинку, и я со зла на последних волевых дергаю рычажок смесителя, открывая воду.

Она холодная. Зашибись. То, что нужно.

Но Соньке, теплолюбивой змее, не нравится.

Стоит мне набрать горсть воды и плеснуть ей в лицо, она верещит:

– Пусти, идиот!

И дрыгается, елозя круглой попкой у меня в паху и сводя меня с ума.

Не чует, что ли, что сейчас наступит локальный конец света?

– Ты не имеешь право!

– Ошибаешься, Соня! У меня есть все права. И ты будешь слушаться…

Да, Сонечка. Будем дружить. Гоню из воображения картины того, что я готов сделать с заразой, если она опять доверчиво подсунет свои ножки с жалобой: «Туфли адские».

Ничего, уж как-нибудь. Лишь бы была на глазах и под боком.

А с желанием Соню ласково придушить, толкаясь в нее совсем неласково, я справлюсь.

– Упырь! – ругается Жданова, пытаясь укусить меня за ладонь, которой я ее умываю.

Это уже второй раз за два дня.

Сначала шея, теперь рука.

Блядь, это что? Она реально не понимает, что так делать нельзя!

Или она привыкла парней кусать?

И ждала на утренний кофе Дениску с голой задницей?

Резко разворачиваю Соню к себе, чтобы доступно ей объяснить, что нехер, но мир, испытывая меня на прочность, подкладывает жирную свинью.

Сонька хватает ртом воздух, а я не могу не представлять, как это – смять нежные губы своими, впиться с нежное горло, оставляя засос. Ворот футболки, да и не только он, намокает, выставляя дразнящие соски.

Крышесносный вид.

Влажный сон мальчика-подростка.

По моей личной шкале – сто из ста.

Даже сквозь ткань тонкая талия опаляет мне ладони запретным «нельзя».

Это Соня. Нельзя. Табу.

Ну почему эта заноза не может быть, как раньше? Хотя бы как в пятнадцать, когда я строго ей выговаривал, что парням только одно и надо, и нужно держаться от них подальше.

Тогда Соня меня слушала.

Не танцевала в объятьях ушлепков, не поила их кофе, и я не знал, какое белье она предпочитает.

Эти мысли молниями бьют в не очень хорошо работающий мозг.

И почти помогают прийти в себя, но только я по-прежнему не могу отвести взгляда от вздымающейся груди.

Усилием воли отрываюсь от заманчивых мягкий полушарий, облепленных мокрой тканью и смотрю в злющее лицо Сони. А она набирает воздуха в легких, чтобы обложить меня в своей манере, да только перед этим дьяволица слизывает с губ капли воды.