Я с тобой не дружу - стр. 11
Я извиваюсь, но эта скотина сильнее меня. Рэм неумолимо тащит меня куда-то, как мешок с картошкой, несмотря на все мое сопротивление. Когда я втыкаю ему локоть в спину, он лишь нагло по-хозяйски придерживает меня за задницу!
По которой он меня отшлепал!
Как только до меня доходит, что это не глюк, и Рэм позволил себе такое, секундная слабость, вызванная его близостью, его запахом, улетучивается, и я перехожу в режим берсерка.
– Отпусти меня! – отмираю, когда под задравшийся топ проникает холодный уличный воздух. – Никогда не прощу! Ты что творишь?
Терминатором себя возомнил? Молча прет как танк.
Внезапно Рэм останавливается и оглядывается.
Порыв ветра набрасывает на меня удавку из его парфюма и запаха сигарет с вишневой ноткой, которая въелась в куртку Рэма. Пижон.
– Что? Список доступных действий закончился? А ну поставь меня! – требую я, бесясь, что вынуждена нарушить бойкот и разговаривать с этим умом скорбным. Я несколько месяцев успешно его игнорила, ждала пока ему надоест надо мной измываться и мозолить мне глаза. Сколько я из-за него рыдала, всю подушку насквозь проревела. Особенно погано было на Восьмое марта, когда мне прислали от него цветы.
Гад. Какой же он гад.
– Пусти, сволочь!
Неожиданно Рэм слушается и ставит меня на ноги. Неужели проняло?
Черта-с два. Его ничто не пробивает.
Вместо того, чтобы отпустить, он кладет обжигающе горячую руку мне шею и опять на мгновение отбирает мой пульс. Черт-черт-черт. Держать лицо! Не таять, не растекаться! Нечего тешить самолюбие подлеца.
За минуту, которую я трачу на то, чтобы взять себя в руки, Рэм накидывает на меня мой тренч и притягивает к себе.
– Соня, хорош! – рявкает он, и я вижу, как играют желваки на скулах.
Чего он бесится? Это я жертва бесправия и грубой силы. Что ему не так? Не нравится, что я больше не заглядываю преданно в глаза?
Почти скрипит зубами. Брови чуть ли не сходятся над свирепым взглядом.
Желание разгладить напряженную складку у рта такое острое, болезненное, что почти невозможно терпеть.
Больше всего меня сейчас ранит, что глубоко внутри я упиваюсь этим проявлением внимания. Все отравляет только понимание, что причина не в чувствах, а в его задетой самцовости, желании самоутвердиться.
Невыносимо вот так стоять под светом фонаря у пустой проезжей части, когда он почти обнимает меня. Держит крепко, почти как когда-то.
Только все.
Мы больше не Шерлок Холмс и доктор Ватсон. Мы Рики-тики-тави и змей. И змеиная натура не у меня.
И это больно.
Мне так больно, что я чуть не позволяю слезе скатиться по щеке.
Разозлившись, я со всей дури пинаю Рэма в надкостницу. Благо бутсы у меня тяжелые. Зашипев, он на секунду выпускает меня из хватки, и этого хватает, чтобы вывернуться из-под руки и рвануть в подворотню, оставляя свою сумку у него.