«Я родился в России». Юрий Бернадский - стр. 35
Эту авторскую, бернадскую доктрину можно отослать к бальмонтовским образам: «Я – для всех и ничей», и В. Иванова:
Жизнь – единственная книга, все страницы которой полны содержания и смысла, постоянное метание между грехом и святостью, и «Сокращение страданий – // Единственный к спасенью путь» (Бернадский).
И потому все окружающее воспринимается поэтом как антитеза, живое и в этом качестве им репрезентируются позитивные, «божественные» человеческие образы:
По К. Бальмонту, в его «Скрижалях» образ – две воли, управляющих миром: божественная и дьявольская. Дух лирического героя «сатану поет и славит», но, «изведав низость», «насытившись позором», вновь обращается к Богу:
Всплывают рядом образы Ф. Сологуба, в которых жизнь превращается в ведьмовской шабаш, которые «…визжат, кружась гурьбой. Над шумною рекой качает черт качели мохнатою рукой»; образ брюсовского «Жреца» – символа высшей силы, управляющей миром, чуждой людским горестям, не «внемлющей мольбам» и надменно царящей над «бедственной вселенной» («далекий Сириус, холодный и немой»), становясь причиной катастроф в судьбах людей и государств. Эти наглядные представления Бернадский ассоциирует с «сукинами детьми… ратью прожигателей, мотов и жуликов», которым «на пользу война»:
Но, уверен Бернадский:
Заразу этой вши тифозной
Здоровье нации сметет.
И верю, что не очень поздно
Выздоровление придет.
Происходит слияние внешнего и внутреннего планов бытия. Поэтические образы Бернадского семантически двуплановые, двунаправленные. Они характеризуют, с одной стороны, объект, внешний мир, с другой – воспринимающее его лирическое сознание. Когда Бернадский пишет: « Сжигаем сноп солому и зиму прогоняем…» читатель с очевидной ясностью переживает эту конкретную пластическую картину.
Четкость вообразительного ока достигается вкраплением в структуру образа субъективной модальности поэта, которые одухотворяют образ, делают его аксиологически значимым: « Сквозь времени и облака // Уйдем вдвоем… за горизонт» и т. д.
Учился Бернадский у Мандельштама передавать свои эмоции через вещные и природные образы – «живую плоть» мира, калейдоскоп картин, сменяющих друг друга. В лирике бернадского вещные детали, так называемые «сенсорные» образы помогают реконструировать картину переживания, «материализовать» эмоцию: