«Я родился в России». Юрий Бернадский - стр. 30

Он создает и делает это триумфально, ярко, захватывая капитально всесилье Добра, пришедшее из древнего, далекого: «…домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников». Еще древние подметили, что порою полезно принадлежать другим, дабы другие принадлежали тебе. Некая старуха-провидица, согласно легенде, сказала римскому императору Адриану: «…иногда складывай с себя сан».

Яркая образность и лаконичность изложения, приближение художественного мира подчас к языку и обычаям того времени, придают стилистике Бернадского привкус вечного – живая античность, сочная мифологическая и библейская колоритность смотрят на нас первозданной свежестью. Чувство времени и пространство. Связь эпох и смыслов. Источник вдохновения и добра. Так и хочется пить из этого родника – мудрой поэзии Бернадского:

Есть в арсенале Бернадского стихи – молитвы, искреннее обращение к Богу, они тревожат душу, увлекают неистовой бунтующей силой, пленяющей сознание, обжигающей сердца – ведь поэте выражает в них наше высокое время, такое красивое и одновременно трагическое, время искушений и заблуждений. Выражает наше желание и наше стремление разобраться в первопричине полярности мира, замешанной на библейских, евангельских мотивах:

Бьющая ниагарским водопадом поэтическая удаль Бернадского, приправленная лексической терминологией, экстренно выплескивается протеиновым густым афористическим каскадом: «От мудреца – по заветному слову…//с каждой снежинки – особый узор…// И гонит нас ветер, как в море волну».

Вот он, как Фаэтон, хочет, «Чтобы когда -то дивное сияние // Воскресло впредь». А то, как Эней «Преодолевает новую ввысь».

В его стихах жеманятся и ласкаются фольклорные образы – « Мухомор… у знахарей и у шаманов // Был в чести и в почете всегда», в круговой поруке бунтующие санкюлоты – образы «другов своих», выскользнул лик романтической грусти – «…Молодильных яблок в Тридевятом царстве // Бабушке родимой наберу чуток», выглянул густой русский дух – в образе одическом, мадригальном «Я родился в России». Все эти оттенки бытия как будто с флейты Аполлона снимает Бернадский, разбавляя их звуками свирели своей поэтической.

И виден за текстом «Бог есть душа» подстрочный кадр, воплощенный богатым воображением читателя: образ «адской силы», тенью Каина идущий вслед истории человека: мятежность и непримиримость – это мильтоновский Сатана; знающий и мудрый – байроновский Люцифер; прекрасный, соблазнительный и коварный – чем не герой Виньи из поэмы «Элоа»; по мощи отрицания – гетевский Мефистофель.