Я просто мама. Идеи, советы и истории - стр. 13

Это – глава-покаяние. Меня зовут Лариса, у меня четверо детей, и я сумасшедшая мать. Впервые я это поняла, когда увидела старшую дочь в родзале. Когда родилась вторая, я месяц к ней никого не пускала. Меня раздражал весь мир, хотелось спрятаться с детьми и никого не видеть. Когда в четыре месяца у Глаши случился отит, я ненавидела всех и себя больше всех. А когда дочери начали бесконечно и очень тяжело болеть, я ни на шаг от них не отходила, а ночами убивалась, что «я плохая мать». Любая их болезнь выбивала меня из колеи! Но в какой-то момент я включила мозг. Ведь своими переживаниями я вредила детям: я убеждала их в ценности болезней, а значит, закрепляла их важность. Болеть выгодно – ведь тогда тебя так сильно любят. Осознание этой проблемы ко мне пришло, оставалась мелочь – «взять и перестать». Но как это сделать? Мне помогла долгая работа над собой при помощи психолога.

Корни такого «маниакального» проявления материнской любви, к сожалению, почти всегда «родом из детства». Я выросла в те времена, когда для родителей взять больничный каждый раз было проблемой. Мама стремилась вылечить меня быстрее, суетилась и бегала. «Здорово, – фиксировала детская психика, – меня любят». У мужа в семье была точно такая ситуация. Вот и выросли два психа-психолога.

В какой-то момент я это поборола, и болезни старших пошли на убыль. С младшими держу себя в руках… Ну ладно, ладно, при детях держусь. На самом деле переживаю ужасно, но не демонстрирую этого: плачу тихо одна в подушку.

Это один из важнейших уроков материнства – демонстрируйте свою любовь всегда, не включая гиперрежим во время болезни. Надеюсь, и вам пригодится мой опыт #простомамы. Есть тут мамы-«волчицы», «наседки» и «тигрицы»? Кто в мою команду?

Впервые я это поняла, пережив час позора, когда меня вызвали в Машин детский сад и попросили покупать ей иногда сладости и йогурты. Оказалось, моя двухлетняя дочь рассказала со слезами размером с крупный жемчуг, что живётся ей тяжело, у неё всего одна кукла, а что такое печенье и йогурт, она узнала только в любимом садике. При том что сад был частный, а Маша тогда была единственной дочерью и внучкой, по которой все сходили с ума и страшно баловали. На следующий день все дети принесли ей по пачке печенья, а мне долго было стыдно. Но почему? Мне мешала «материнская корона». Я и сама в тот момент поверила, что я плохая мать и делаю что-то не так. А ведь актёрство – лишь этап детского развития: так проявляется образное мышление. Иногда Маша выбегала на даче на улицу и кричала, подбегая к прохожим: «Пусть они не бьют меня сегодня, хотя бы один день!» – а мы просто хотели почистить ей уши. С Глашей было проще. А вот Стёпа, даже не умея говорить, устраивал спектакли, поглядывая на себя рыдающего в зеркало. На рассказы Дуни, как «няня била её головой об пол и стены» или «папа меня не кормил, всё съел один», уже никто так бурно не реагирует. Мы привыкли и взрослеем вместе с детьми.