Я – Настя! - стр. 10
И вот, с раннего утра и до позднего вечера мы с папой занимались – работали над моими «ролями». Папа говорил:
– Ты все сможешь!
А я была уверенна, что на первом же отборочном туре не смогу ничего изобразить, кроме соляного столпа. И даже его – только если мне очень повезет.
Своим «коньком» я считала отрывок из «Войны и мира», где я в роли Наташи Ростовой танцую «русского» на охоте. «Как в этой графинечке все сохранилось…». Я все придумала: и танец, и все движения, все было выверено согласно оригинальному тексту Льва Николаевича. Это была готовая сценка, и когда на меня снисходило вдохновение, я, читая текст, начинала подбоченившись пританцовывать. Папа смотрел-смотрел на это, и несмотря на то, что это шло в разрез с его убеждениями, решился-таки на приватную консультацию.
Мы приехали в ГИТИС к одной приятельнице моих родителей. Если я не ошибаюсь, она преподавала сценическую речь. Я выступила, она внимательно меня выслушала и сказала (очень дружественно, спокойно, источая пары дружелюбия и непредвзятости):
– Неплохая девочка. Но вы же понимаете, и знайте – я вам советую исключительно по дружбе, тут такие способные ребята, такие яркие… Девочка, ну не расстраивайся… (и папе ) Юрочка, у нее нет никаких шансов. Кое-какие способности есть, но слабенькие. Не тратьте тут времени попусту, поезжайте в Ярославское училище.
Я все внимательно выслушала, но сразу для себя решила, что ни в какое Ярославское училище я не поеду. А когда мы приехали домой папа мне очень твердо сказал:
– Ты ничего не слышала! Забудь!
Сейчас, оглядываясь назад, на свое прошлое, я просто ужасаюсь жестокости некоторых людей, которые своим «авторитетным» мнением могут вот так вот взять и перечеркнуть жизнь человека, покалечить, навредить – просто так, без особого повода. Тогда мне казались все какими-то полубогами, а сейчас я прекрасно понимаю: одно дело – педагог, который может просто высказать свое мнение, а другое дело – педагог, который может научить. Это совершенно разные люди. Вот, например, Алла Покровская. Она ставит на ноги так, что мало не покажется. И вот то, чему она тебя научит на этих двух-трех ролях, которые ты с ней играешь – так вот на них ты можешь всю жизнь потом до старости припеваючи выезжать. Гениальный педагог.
Папа это прекрасно понимал, но мне это все объяснять было просто бесполезно – у меня мир рухнул. И папа просто сказал: забудь.
И я ему поверила. А через два дня, на отборочном туре в ГИТИСе произошла настоящая катастрофа. Я пришла. Утро. Одиннадцать часов. Выходит моя десятка. И вдруг – какая-то серая пустота. Светлое помещение, большие окна, а все вокруг – как в тумане каком-то, словно я во сне – предметы плывут, пол под ногами – расходится, словно зыбучие пески. Меня засасывает. Я даже не помню, как я читала – хорошо или плохо, но мне почему-то казалось, что вот, сейчас кто-то выйдет и обязательно назовет мою фамилию. И вот, выходят. И называют фамилии тех, кто допущен в первый тур. Первая фамилия – не моя. Вторая – тоже не моя. Третья… И так до самого конца. Мою фамилию так и не назвали. И меня окутала страшная, звенящая тишина. Чудовищное ощущение – как будто время останавливается, и все – идти больше некуда. Воздух плотный – вдохнуть и выдохнуть его невозможно.