Я Колбасника убил - стр. 6
Говорит:
– Хорошие вы пацаны, Олежек и Эдька. Люди что надо.
– Откуда вы знаете? – спрашиваю.
Просто я сам пока не знаю, хороший я или какой? Вот Эдька – хороший, понятное дело. А я какой? Дядя Сергей Иващенко меня только четыре раза видел, не считая концерта.
– Знаю и всё, – говорит.
– А как? – я не отстаю.
Мне просто интересно стало, правда.
– Вот вырастешь, поживёшь с моё и поймёшь. Чего я буду рассказывать.
– Расскажите лучше про «Тигров», – поддакивает Эдька.
«Тигры» – новые немецкие танки. Дядя Сергей Иващенко их под Ленинградом гранатами взрывал и сразу после этого к нам попал, в госпиталь.
Он хмурится:
– Рассказывал уже.
– А в атаку идти не страшно? – Эдька не отстает.
– Страшно, да не очень, непонятно отвечает дядя Сергей. – Назад куда страшней улепётывать. На задах-то – заградительный отряд. Есть тут у нас один, с фашистской пулей в спине – лежит, прохлаждается.
Предатель, мы сразу понимаем.
– Война кончится, я к своим поеду, на пепелище.
Дядя Сергей Иващенко вынимает из-за пазухи хлеб.
– Нате, ребятки. Жуйте на здоровье.
Горбушка моя любимая.
Мы делим её пополам и съедаем.
В субботу я чуть с Коробкой не подрался. Вернее, почти подрался. Возле умывальника стою – у нас умывальники такие длинные – на своём месте, главное, стою – а он вдруг берёт и толкается. Я у него спрашиваю:
– Коробка, ты что?
А он опять толкается.
Ну, я его тоже пихнул – легонько, в грудь. А он – меня. А я его тогда за лямку от штанов схватил и дёрнул – и она оторвалась. Коробка вдруг как заорёт:
– Фашист! Фашист!
Я обалдел. А Коробка заплакал. Тут, конечно, Зинаида Георгиевна прибежала, надавала нам подзатыльников и поставила в угол. Меня в один, Коробку – в другой. Он стоит в своём углу и шепчет:
– Фашист, фашист.
Чудной.
Им недавно похоронка пришла на отца. Он с тех пор такой, раньше-то обычный был, как все.
После ужина за мной пришла мама. Не Гальга – мама! Я так соскучился, что чуть не умер.
– Соскучился? – мама спрашивает, и я киваю.
Мама обнимает меня крепко-крепко и нюхает в макушку. Она у меня почти лысая. Меня дядя Миша машинкой стрижёт, под бокс.
– Завтра пойдём в баню, – говорит мама. – Завтра женский день.
Мы идём по улице, солнце красное светит, телеги едут, воробьи летят. Мама улыбается и рассказывает, что Гальге, оказывается, достали угля.
– На целый месяц, представляешь! Живём?
– Живём!
Я взял маму за руку и крепко её держу. А другой – вынимаю из-за пазухи шоколадку.
– Это тебе, – говорю.
Мама смотрит на шоколадку и пугается.
– Ты что?
– Что?
– Ты зачем? – спрашивает.
– Мама, – говорю, – не волнуйся, это шоколадка от наших зарубежных друзей. Нам подарили на празднике. Ты такую никогда не пробовала, а нам почти каждый день теперь такие дарят. Ты ешь. Налетай!