Я, Хобо. Времена смерти - стр. 32
– Девайс в порядке, – объявил как-то преувеличенно отчётливо Дьяк и сделал мне пальцами знак: переключись в «приват».
– Как ты себя чувствуешь вот прямо сейчас? – спросил он с невиданной по отношению ко мне озабоченностью.
– ОК, Яллан. Я не шучу, – сказал я.
– Я вижу, не шутишь, – сказал Дьяк. – Но и ОФО не шутит. Хотя я – пытаюсь.
– Что не так?
– Повременю пока. Открой реанимационный клапан, Марк.
– (…)[3]! – сказал я. – Ты спятил?
– Заткнись, Байно, – сказал Дьяк. – Хватит болтать. Открой клапан.
Да прав он был, прав. Я, первый группы, порвал бы любого подчинённого за пререкания с врачом в поле – на части, пригодные к работе. Мне надлежало заткнуться. И подчиниться. Я подчинился. И заткнулся.
– Я делаю только диагностический отбор, – предупредил Дьяк, наблюдая, как я свинчиваю на кирасе заглушку реанимационного клапана. В голосе у него появились искренние озабоченность и забота. Он уже держал наготове свой прибор, чрезвычайно напоминающий короткоствольный флинт. – По уколу отмахни мне.
В микропору, заполняющую трубку клапана, он осторожно ввёл иглу диагноста. Под микропорой был я.
– Уколол, – сказал я.
– Спокойнее, Марк. Всё хорошо.
Лицо у него под колпаком шлема оставалось непроницаемым. Я полагаю, врачей этому учат, и они тренируются перед зеркалом. Забавно, но я был спокоен абсолютно. Ну вылетел девайс.
– Самочувствие, – сказал Дьяк.
– Тепло дышу. Что у тебя там?
– Заткнись. Вдохни и задержи дыхание, пока я не отменю.
– Как скажешь. А-ап…
– Внимание, группа, здесь врач! – сказал вдруг Дьяк по общей. – Провожу обследование, всё нормально. Работаем с первым в «привате», никуда мы не делись. – Нота приняла, Дьяк отключился. – Марк, у меня кое-что вызывает удивление, я прогоню тебя по полной.
– Как скажешь, – повторил я. – А-ап…
– Не дыши, пожалуйста.
Обычно во время медосмотра я читаю про себя стихи. Я тщательно, припомнив решительно все слова, прочитал себе «Бремя Белого Человека» и «Песнь крыла», и «Зелёные холмы Земли». И тут я понял. Прошло больше десяти минут.
– Дьяк, я всё ещё не дышу.
– Вот это меня, (…)[4], и заботит! – сквозь зубы сказал Дьяк. – Десять три ты не дышал, пока не опомнился. Рекорд космический, коллега Байно.
Что сказать, что сделать: я не знал решительно.
– Если бы я осматривал тебя час назад, я бы не удивился. Щ-11. А датчики мало ли, сбоят. Но, Марк. Два с половиной часа, как ты очнулся, – сказал Дьяк. – Я не слышал, чтобы период распада колонии Щ-11 в организме носителя продолжался более семидесяти минут.
– Многое впервые, – сказал я. – Хватит тягать, Дьяк. Что случилось?