Я есть… - стр. 53
– Ох, Зорина, Зорина, что с тобой делать? Без ножа ты меня режешь, – декан, сняв очки, внимательно поглядел на нее. – Знаю, что человек ты добросовестный, и, правда, что училась всегда отлично. Понимаю, что врать не станешь. Но все же учебный процесс у нас, хоть и пятый курс. Пора ответственная, защита диплома грядет. Ума не приложу, что мне с тобой делать…
– Ну, пожалуйста, отпустите. С мамой очень плохо. Я не смогу спокойно жить потом, если, не дай бог, что-то случится!
– Ну, ну… Перестань! Надо думать о хорошем, настраиваться на позитив. Ладно уж… Ты и мертвого уговоришь. Поезжай, подпишу твое заявление. Но гляди, чтобы через месяц здесь была, а не то…
– Спасибо, спасибо огромное, – Стеша, просияв, вихрем кинулась к нему на шею. – Я вас не подведу! Ни за что не подведу!
– Ну, ладно, ладно, – смущенный декан покраснел. – Ты это прекрати… Если меня каждая студентка обнимать да целовать станет, жена потом домой не пустит. Иди отсюда, ради бога!
Как март прошел, каким он был – девушка не заметила. Помнила только, что дни и ночи мелькали, словно кадры черно-белого немого кино.
Разговаривать особо не с кем было, дома стояла гробовая тишина. Мама, подключенная к аппаратам, молчала. И только врачи, тетка Зина да верная Катька разрывали паутину молчания.
Иногда звонил брат, расспрашивал про маму, рассказывал о крохотной дочери Ниночке, но это не смягчало гнетущее чувство тревоги. Густая тягучая безысходность, накрывшая Стешу с головой, казалась непреодолимой и бесконечной. И девушке порою мерещилось, что эта пучина отчаяния уже никогда не выпустит ее из своих цепких объятий.
Поначалу Степанида сидела в реанимации сутками. Держала мать за руку, шептала пересохшими губами, глотая соленые слезы:
– Мамочка, пожалуйста… Ты только живи… Живи, не оставляй нас!
Приходила в храм, истово молилась, неумело и судорожно лепетала то, что крутилось в голове, плакала перед древними иконами:
– Господи, помоги ей. Не отнимай ее, дай ей силы выжить. Богородица милостивая, ты же все видишь, все понимаешь. Спаси мою мамочку!
И судьба сжалилась. Мать, пережив кризис, пошла на поправку, окрепла. Окрыленная Степанида от нее не отходила: кормила с ложечки, мыла, расчесывала, пела народные песни, читала вслух книги.
Дни чередовались с ночами. На смену рассвету приходил закат. Все казалось правильным и обычным, кроме одного… Только недели через две она спохватилась – Валентин почти не звонил. Три раза за это время он набрал ее номер, скороговоркой перечислил свои бесконечные дела, торопливо спросил про настроение, ни разу не вспомнил о больной матери и не произнес ни одного слова о своей любви.