Я досчитаю до пятидесяти... - стр. 9
- Спасибо тебе, Глеб.
- За что? – вклинивается Элен.
- За Васю, - хмыкает Зинка.
И меня тут же пронзает мысль, за что именно благодарит меня Макс. Да, я тоже знаю почти наизусть этот фильм. Смотрю, как он обнимает Стаську, они явно вместе. Что ж, мы расстались семь лет назад, Стаська свободная красивая женщина. Имеет право на личную жизнь. Умом я это прекрасно понимаю, но черти все дери, почему мне так хочется дать Максу по морде?! Хочу что-то ответить, но в разговор вмешивается моя сегодняшняя спутница. Господи, она такая дурааа! Замечаю веселый и какой-то снисходительный взгляд Стаськи. Она что же решила, что эта малолетка и я - мы пара? Отсылаю девчонку и сам поспешно ухожу. Хватит с меня позора на сегодня.
Немного позже наблюдаю, как Стаська с Зинаидой выходят на террасу, дожидаюсь, когда бывшая останется одна, и зачем-то иду к ней. Мне нужно пробить ее на эмоции. Мне сейчас жизненно необходимо видеть, что я ей небезразличен. Пусть заорет, пусть ударит, все что угодно, только не это вежливое равнодушие. Но она смотрит спокойно, улыбается равнодушно. Уходит с террасы, роняя:
- Ты мне чужой человек.
Наверное, сейчас самое время покинуть это место, но я зачем-то остаюсь. И весь вечер смотрю на нее. Прямо глаз не отрываю. Я вижу, как она общается с Максом и понимаю, что их связывают близкие отношения. Не постель, а что-то гораздо более важное. И от осознания того, что есть в ее жизни мужчина, не любовник, нет, это я пережил бы более спокойно, а именно мужчина, близкий, возможно такой же близкий, каким был когда-то я, у меня начинает болеть что-то в груди. Боль рождается возле сердца и разрастается, заполняя все тело. Меня сейчас разорвет от этой боли. Последний раз мне было так больно семь лет назад, когда после разговора с Пашкой и трех дней запоя, протрезвев и приведя себя в относительный порядок, я поехал к ней. Я уже припарковался, а она вышла из подъезда, села в такси и уехала. Я помчался за ней. Доехал до Шереметьево, потом бегал по залу вылета, искал. Нашел. Стоял в нескольких метрах от нее, наблюдая, как она регистрируется на рейс до Нью-Йорка. Проводил на паспортный контроль. И когда ее фигура последний раз мелькнула перед глазами и исчезла в недрах аэропорта, внутри появилась эта боль. Женщина моя, любимая, единственная, родная. Она улетала от меня, от нашей жизни, от всего, что нас связывало. Мне казалось, что мое тело пульсирует от боли. Что еще немного, и оно разорвется на части, пачкая стены и проходящих мимо людей моей кровью и кишками. А в голове вертелась только одна мысль: я сам все разрушил. Сам. Своими руками.