Я – дочь врага народа - стр. 49
– Сил не хватит… Треснешься, дура, об лёд!
Он обогнул стожок и выглянул с другой его стороны. Потянул носом, прошептал:
– Хлебом пахнет…
Подумал: «Полюбить бы такую…»
В этот момент Катерина подвернула под колени полушубок, села и по крутому снеговому склону яра съехала к реке. Он увидел её опять уже внизу, на льду реки. Проследил, как она ловко одолела шиханы, выбралась из урёмы на другой берег и подалась на высоту косогора в тот самый, в заречный березняк.
Осип отряхнул с пальтишка своего соломинки, вышел из-за стожка. Придержался на краю обрыва, ещё самую малость понаблюдал за происходящим, молвил с усмешкой:
– И чего это они там забыли?
Решил:
– Бесятся бабёнки без мужиков… Надо бы заглянуть ненароком до Катерины… Хотя и Клавдия, – помянул он председательшу, – тоже в теле… не откажешь… Хороши, сволочи!
Как на море туман, весть о гибели Павла напрочь срезала перед Катериной весь мир. Сущее да желанное скрылось во мраке с такой скоростью, словно губка непроглядности втянула их в себя, как щепку в речную воронку.
Уже готовая отдать себя на волю крутого омута, Катерина вдруг различила перед собою заслон – лицо заоконной Васёны. Перед нею стояла откровенная, обнажённая любовь к Павлу. К её Павлу! И между ними, между этими крепкими славянками, ничего больше не оказалось, кроме взаимной несусветной беды…
Отлюлюкалась, отматерилась на Сибири Гражданская война, можно было обустраиваться на родимой земле. И вот уж скоро Павлушке с Петюнькою Павел Афанасьев купил в районе новые картузы. Там и Коське с Николкой по пиджаку справил. А вот и подскрёбыш Иван, гляди, поднялся выше отца. Сама Катерина из тонкой лозины превратила в Афанасьиху – статную хозяйку добротной семьи!
А Васёна Шугаева, повязанная чёрным платком, со слипшимися от молчания губами, всё шагала на ферму и обратно, всё уводила с улицы домой вечно срамного отца. Деревня давно забыла: сколько ей лет? Не спрашивала: что у неё на душе? Живёт – и живи. Афанасьиха тоже ничем не выделяла Васёну – разве что её дикостью. И в страшное утро не различить бы ей во тьме своей беды Васёниного лица, кабы запрошлою весной её жизнь не открылась Катерине совсем другой стороною.
Искала тогда Катерина у вечереющей реки блукавую козу. И послышался ей вовсе не блёкот упрямой скотинки, а певучий бабий стон.
Зарослями пробралась она до лощины, где у вынесенной на берег половодьем коряжины стояла рыжая в огонь молодуха. Облитое лучами солнца мокрое тело её отливало жемчугом. Сомкнув на затылке пальцы рук, она творила нечто похожее на молитву.