Я – дочь врага народа - стр. 38
Она блажила потому, что не могла простить дедовых обмороженных ног именно Марии. Нюшке хотелось допеть песню прямо тётке в глаза, да Мицай прервал пение и со вздохом сказал:
– Значит, едем, кума; везём воз дерьма… Выгребай, Сергей Никитич!
– Зануда! – выругалась шёпотом Мария, а вслух сказала: – Чего ты лезешь в дела, где собака хвостом не мела? Без тебя разберёмся…
– Ты разберё-ёшься! Ты ж не головою, ты же задницей на свет вылезла. Ну, кто ты против Никитича? Тебе бы не по Омскам чужие хвосты нюхать, не перед аптекарями сиски выставлять…
– Заткнись! – вдруг заорала Мария.
Кобылка дёрнула головой и остановилась. Мицай перекинул одну ногу через козлы, спросил:
– Ещё как умешь? По вокзалам ли чё ли приучилась так трубить?
Марию бил озноб. Заметив это, Мицай сказал:
– Никакая ты не сова. Ворона ты трёпаная!
Нюшка вспомнила ворону, которая что-то клевала на бабушкиной сараюшке, и вдруг поняла, что она пожирала Тамаркину шаньгу, что этой птицей была Мария. Нюшке захотелось убедиться в своей правоте. Она глянула на тётку и не узнала её лица: нижняя губы закушена, верхняя растянута в ниточку, нос заострён, глаза побелели…
Нюшка оттеснилась в уголок кошевы, но Мария поймала её за воротник и выдернула оттуда.
– Не трепли девку, – тут же подал голос Мицай, – скотина безрогая!
И видимо оттого, что племянница бесстрашно глянула в её глаза, Мария вдруг завизжала:
– Сам-то… Кандыбало задрипанный! Ноги-то когда сумел пропить? Вот и сиди, указывай своей кобыле под хвост!
Мицай остановил лошадь, сказал не оборачиваясь:
– Приехали. Вылазь! Тут недалеко осталось…
– Я те вылезу! Я те так вылезу, неделю будут по степи искать… А ну, понужай!
– Эхма-а! – вздохнул старик. – Чёрт с тобой! Скажи спасибо, что боюсь дитё заморозить.
Лошадёнка опять взялась перебирать ногами да кивать головой, точно одобряя стариково решение. А Мицай сказал:
– Помяни моё слово, Маруська: сожрёт тебя жись, и нечем ей будет даже до ветру сходить…
Мороз крепчал; лошадёнка поспешала. Старик изредка оглядывался на закат. Мария всё ещё дышала своим угаром. Нюшка жалась в угол кошевы. Показалась луна и дырявым блином стала медленно всползать на небо. А солнце всё ещё чего-то медлило. И вдруг лошадь ржанула, пустилась было вскачь, но в минуту остановилась, задрала голову и задом полезла из оглобель.
– Чего ты, чубарая? Ходи, милая, ходи!
Сонька послушно сделала два скачка и снова полезла из упряжи.
Мицай живо оказался на дороге, стал поправлять сбрую, приговаривая: